Одиночество вместе

Варюшенков Дмитрий

Во время этой путаной речи Петр Иванович стал серьезным и смотрел в одну точку, слушая.

– Нет, – сказал он после того, как Андрей закончил. – Не нужно на машине. Поездите и так, ничего страшного. Не долго ездить. И потом, сейчас гололед, а шины летние. Нет, я не разрешаю…

«Гололед на земле, гололед, – подумал Андрей. – Люди, падая, бьются об лед». Он знал, что Петр Иванович очень ревностно относился к своим автомобилям, так же ревностно разбивая их. Больше заострять внимание отца на этом не

стоило, Петр Иванович и без того сделался при упоминании его машины и просьбе воспользоваться ей недовольным, не в силах скрыть это недовольство.

– Ну, тогда я пригоню свою, – сказал Андрей.

– А это еще зачем! – сказал Петр Иванович. – Андрей, послушай! Не нужно машин. Поездите на метро. Это совсем не долго. Ты сейчас все равно уедешь…

– С чего ты взял! – удивился Андрей. – Я не уеду. Буду до конца… – он осекся. Мариша испуганно посмотрела на него.

– Ну, конец может продлиться долго, – сказал Петр Иванович. – Неизвестно, сколько займет восстановление. Ведь к декабрю, может, и не получится быть на ногах. Поэтому проведали, и ладно. У вас дела, у вас своя жизнь. А мы с матерью тут вполне и сами управимся.

Андрей усмехнулся. Ему не понравилось, что отец так запросто решил за мать.

– Поглядим, – сказал он.

Назад к метро Андрей и Мариша пошли пешком. Обоим хотелось развеяться, тем более ветер поутих, установилась довольно сносная погода. Начинало смеркаться, как всегда поздней осенью, едва переступив середину дня. Во время этой прогулки Андрей сказал Марише собираться домой, в Москву. Оставалось еще два дня ее отгула; она хотела ехать в упор, чтобы сутра прямо с вокзала мчаться на работу. Андрей не согласился на такую ненужную жертву. Спокойно приехать, не торопясь провести выходной день, передохнуть, собраться с мыслями – вот как надо поступить. Незачем здесь сидеть друг на друге и изображать печаль. Понятно, что жалко, понятно, что расставание. Но перед смертью не надышишься. Чем скорее, тем лучше, а то потом вообще будет друг от друга не отлипнуть. А под конец он ее вызовет… попрощаться… или как это все происходит обычно?

Доводы мужа убедили Маришу. Вернувшись домой, она сразу же купила билет на следующее утро: банковская карточка, пара несложных манипуляций на компьютере, и готово.

Вечером они сидели на кухне за ужином. Говорила преимущественно Лидия Сергеевна. На фоне мелькал экран маленького телевизора, почти без звука.

Андрей был молчалив и мрачен, отъезд Мариши лег ему на душу черной тучей. Он отчаянно не хотел отпускать жену, ни завтра, ни послезавтра, никогда. Страх, с которым он ехал сюда и который требовал присутствия жены, прошел, но это ничего не значило. Андрей не перестал нуждаться в Марише, напротив, жаждал ее с каждой минутой все сильнее, как ребенок, знающий, что его вот-вот заберут от матери, жаждет матери, жаждет слиться

с ней, прорасти в нее. Андрей заранее тосковал, и питал глухую злобу на все внешнее, равнодушное, на это пресловутое стечение обстоятельств, разлучавшее их с такой оскорбительной, возмутительной бескомпромиссностью. Ему очень хотелось выпить. В одном из кухонных шкафов у отца хранился внушительный запас алкоголя: коньяки, виски, водка, джин, настойки и марочный коньяк 1968 года в деревянной коробке – этот был неприкосновенен, его Петр Иванович хранил на рождение внука. У Андрея сдавливало в груди от желания откупорить какую-нибудь бутылку из этого арсенала (за исключением коньяка), и как следует наклюкаться. И так каждый вечер, до тех пор, пока ему не вернут его жену, его прежнюю жизнь.

Лидия Сергеевна увлеченно рассказывала.

– Только сейчас я начала задумываться, – говорила она. – Насколько у всех все одинаково… слушаешь эти рассказы, вроде и сочувствуешь, а все равно мимо ушей. Пока самого не коснется. А теперь понимаешь, что все идут по одному и тому же пути. У каждого в жизни было что-то подобное. Как грибы после дождя – то у одного история, то у другого. Все едино.

Речь шла об одной близкой знакомой Лидии Сергеевны (подруг она принципиально не заводила – только знакомые). Муж этой знакомой был также тяжело болен раком. Болезнь засела у него в голове, в мозгу. Уже были сделаны три операции, трепанации, уже врачи разводили руками, а мужчина все боролся, все цеплялся за жизнь, которая превратилась в одну сплошную мольбу о жизни. И те же самые разговоры: не знаю, как жить без него, все всегда вместе, все напоминает, каждая мелочь, каждая вещь…

Другая знакомая недавно рассказала не менее драматичную историю – в хосписе доживала в мучениях свои последние дни пожилая женщина-профессор. Они с мужем всю жизнь посвятили науке. На эту же стезю встал и их сын. Они оградили его от всего, лишь бы он занимался наукой, пошел по их стопам. Когда сын женился и у него родилась дочь, они забрали ее на воспитание, только бы сын и его жена не отвлекались, защищали докторские, строили карьеру ученых. Внучка все время была с дедом и бабкой – профессорами, пятнадцать лет подряд, лишь изредка встречаясь с вечно занятыми родителями. И все было замечательно, пока в один вечер не произошла трагедия. Внучка, как обычно, ушла в свою комнату, а дед сидел в гостиной. Квартира располагалась углом, так, что из окна гостиной было видно окно внучкиной комнаты. Дед только и успел разглядеть, как внучка стоит на карнизе. Заметив, что дед смотрит на нее, девочка помахала рукой и бросилась вниз. Что было тому причиной – неизвестно. У деда на месте случился инсульт, но удалось откачать. А у его жены из-за сильнейшего стресса развилась онкология. Убитая горем, обвиняя себя в смерти внучки, она отказалась от лечения, и когда боли стали нестерпимы, переехала в хоспис.

Конец ознакомительного фрагмента.