ОДИНОЧКА: НЕСЛОМЛЕННЫЙ
Шрифт:
Он оторвал свой холодный взгляд от остывающего трупа, взглянул на поляну. Рукопашная схватка была в самом разгаре: рядовой Блудов безостановочно бил сапёрной лопаткой лежавшего на земле немца, в горячке перерубал тому шею, а через минуту и сам, подпрыгнув, упал, сражённый пулей пробегавшего мимо фельдфебеля; пал, истекая кровью, под ударом вражеского кинжала рядовой Ерохин; сцепившись, не на живот, а на смерть, дрались Алесь Лукашенко и какой-то дюже изворотливый фашист. Заметив, что Алесь ослабевает, Васёк стремительно пересёк поляну и сзади воткнул штык в спину его противника. Не успел развернуться, а к нему уже подскочил другой немец, длинный как каланча, с вытянутым, серым от страха лицом,
Вскоре сражение распалось на десятки рукопашных схваток и в голове у Василия всё перемешалось. Он только помнит, да и то, как в густом тумане, что куда-то всё время бежал, кричал что-то несусветное, крыл кого-то отборным матом, что в мирное время для него было несвойственно; а потеряв в пылу боя свою винтовку, со злостью разрывал скрюченными пальцами деревянных, как будто не своих рук чей-то рот, растягивал резиново-податливые обслюнявленные губы до тех пор, пока они не рвались, кровеня горячим и без того окровавленные руки и лицо. А ещё он запомнил то чувство, которое испытал, когда выдавил какому-то визжащему фашисту глаза, потому что его тёплые глазные яблоки на ощупь были похожи на два жидких недоваренных куриных яйца, такие же склизкие и противные; а ещё этот надолго оставшийся во рту пряный привкус человеческого мяса, когда Васёк, не раздумывая, откусил другому немцу ухо, в мгновение ока перегрыз твёрдый хрящ.
Единственное, что до пронзительности ясно запечатлелось у него в памяти, была геройская смерть начальника заставы лейтенанта Тюрякина. Она произошла на глазах Василия. В ту минуту разгоряченный сражением Гвоздев как раз куда-то бежал, подхватив на бегу с земли кем-то выроненную сапёрную лопатку, и случайно заметил краем глаза раненного унтер-офицера. Тот стоял на четвереньках и безостановочно мотал низко опущенной головой со свалявшимися от обильной крови волосами. Затем он с трудом поднялся, упираясь словно немощный старик в землю, в руках он держал «вальер». Качаясь из стороны в сторону, унтер-офицер прицелился в Тюрякина, который в это время душил у себя подмышками двух немецких солдат. Они дёргались и напрасно пытались глотнуть свежего спасительного воздуха, лица у них уже густо посинели и теперь надувались с пугающей быстротой.
– Товарищ лейтенант! – срывая голос, предупреждающе заорал Васёк, переживая за ценную жизнь своего командира, висевшую сейчас на волоске. – Немецкий офицер! Слева-а-а!
С округлившимися от ужаса глазами Гвоздев увидел как унтер-офицер, опережая, торопливо, несколько раз выстрел. Одна из пуль попала точно в голову Тюрякину, он крупно вздрогнул, немного постоял, покачиваясь, и упал на спину, безвольно раскинув руки. Вывалившиеся из его ослабевших рук фашисты, тоже попадали на землю и остались лежать без движений.
– Гад! – сам не свой заорал Васёк и, метнувшись к немецкому офицеру, одним махом срезал ему верх макушки острым ребром лопатки, а потом, подскочил к лейтенанту. Став на колени он порывисто приподнял голову Тюрякина, со страхом заглянул в его лицо. Определить, что он мёртвый труда не составило. Васёк бережно прикрыл уже помутневшие глаза лейтенанта веками. И тут у парня не выдержало сердце, и он, задрав голову к небу, на весь лес неистово закричал, дрожа как в лихорадке: – Ко-ман-дира-а уби-или-и! – Голос его был полон тоски и отчаяния.
В этот самый момент его и ударили сзади по голове каким-то тяжёлым предметом, должно быть прикладом винтовки «Маузер» образца 1898 года, которые были на вооружении у немцев. Свет в глазах Василия померк, он безвольно уткнулся лицом в тёплые и душистые лесные травы. «Убили», – с поразительным для себя спокойствием, даже с облегчением, проявив вдруг
Глава 6
Должно быть, в силу юношеского максимализма, когда в глазах только что ступившего во взрослую жизнь молодого человека всё окружающее делится на белое и чёрное без малейших оттенков, Васёк был до предела уверен, что пленение боевых товарищей на его совести, и нет ему оправдания, как советскому пограничнику. Если бы он в тот день так глупо не подставил свою голову под вражеский удар сзади, могло бы и сражение повернуться по-другому. Ведь дрались же они на Масленицу в деревне стенка на стенку, и не всегда побеждали те, у кого было больше народу. Разум ему подсказывал, что там они дрались понарошку, до первой крови, а тут было всё по-настоящему, и по другому сражение завершиться никак не могло, потому что фашистов было бессчётное количество; но сердце упорно не хотело соглашаться с такими простыми доводами. Всё же рукопашная схватка могло закончиться в их пользу. Нет, не оправдал он надежд своих товарищей, которые сражались до последнего, до тех пор, пока одни из них не погибли, а другие в тяжёлом из-за ранений состоянии не угодили в плен. Не мог Васёк смириться с этим, совесть не позволяла.
Может в нём жила мальчишеская обида за бездарно проигранную битву, а может поселившаяся в груди непреходящая боль за то, что встретиться им теперь после армии никогда не придётся, как они мечтали во время совместной недолгой службы. Больно и горько было осознавать Василию, что он продолжает жить, а ребята погибли навсегда. Начавшаяся война изменила всё бесповоротно.
Вот тогда-то, лёжа на минном поле, где рядом валялась оторванная взрывом собачья голова с безобразно оскаленной окровавленной пастью, к Василию и пришло понимание того, что он теперь один в ответе за свой участок границы. А может даже и за всю границу отряда, протяжённостью сто восемьдесят километров. Не напрасно же сложили свои головы его друзья пограничники.
Не сказать, чтобы Васёк как-то по особенному чувствовал границу, но, во всяком случае, по-своему. Для него государственная граница СССР была тем водоразделом, по которому проходила главная черта, разделяющая хорошее и плохое, доброе и злое. Впереди пограничника были враги, толстомордые буржуины, которые только и мечтали о том, как бы им попить народной кровушки. Позади же, просторно раскинулась социалистическая Родина, где добропорядочные граждане страны Советов каждодневно трудятся не покладая рук на благо своей отчизны. И он здесь часовой, наподобие ангела хранителя, оберегающего покой своей страны. В эту минуту Василию, при том, что он был комсомольцем, нисколечко не было стыдно за такое сравнение, потому что это было правдой. Он был ответственен за судьбу Родины, явственно чувствовал её дыхание за своей спиной. А раз Родина доверила ему беречь границу, охранять её мирную жизнь, он ни за что не предаст это доверие.
Ещё в тот день, когда он в первый раз вошёл в Ленинскую комнату и увидел на стене плакат: «Враг не пройдёт! Граница на замке», Васёк машинально подумал: «А ключ в кармане». А раз теперь ключ у него в кармане, то он просто обязан защищать святые рубежи Советского Союза столько времени, сколько потребуется до прихода Красной Армии. А то, что она придёт, он ни на йоту не сомневался.
Васёк поклялся самой страшной тайной, какая была на свете, что в одиночку будет охранять свой участок границы, и пока он будет жив, будет стоять и разделительный пограничный столб. А это значит, что застава живёт, и сломить её вероломным фашистам ни за что не удастся. Рассчитывать теперь приходилось только на свои силы.