Одинокая звезда
Шрифт:
– Мамочка, не расстраивайся ты так. А то у тебя голова разболится – снова таблетки будешь глотать. Вот мы скоро вырастем и придем к тебе учиться. Все будем только хорошистами и отличниками. Подожди немного.
– Ну да, всего какой-нибудь десяток лет. Совсем немного.
– Не десять, а девять. Мы же во второй класс пойдем. Мама, а почему теперь нет четвертого класса? Нам сказали, что после третьего сразу в пятый переходят. А куда четвертый девался?
– Понятия не имею. Сама спрашивала в гороно, а там только плечами пожимают. Тайна сие великая есть. Зато вместо десятилетки одиннадцатилетку
– Давай котлет нажарим. Мясо молотое есть, лук, молоко и яйца тоже есть. Гену позовем.
– Смотрю, ты снова с ним задружила. Ты бы не мучила его, дочка. Или дружи, или не дружи. А так нельзя – то гнать, то звать. Он прямо извелся – не узнать мальчика.
– Мамочка, никогда я его не гнала. Просто сердилась, когда он ребят обижал. Знаешь, он таким умным стал! Задачки решает не хуже меня. И читает запоем. А анекдотов сколько знает! Все время меня смешит. А сам не смеется. От этого еще смешнее становится. А Маринка говорит, что он в меня влюблен.
– Гена ей это сам сказал?
– Нет, она догадалась. Он ей пожаловался, что ему неприятно, когда меня другие мальчики провожают. А она ему говорит: «Ты в Лену влюблен». И он согласился. Ну и пусть влюблен, разве это плохо?
– О господи! – вздохнула Ольга. – Только этого мне не хватало.
– Конечно, ничего плохого в этом нет. Правда, рановато. Но будем надеяться, что это у него пройдет.
– Да пусть будет влюблен! Не он один такой. Мне уже столько мальчиков в любви признавались. Я на это внимания не обращаю. Мне же лучше. Они мне так стараются угодить. Все делают, как я хочу.
«Ужас! – подумала Ольга. – Восемь лет, только восемь! А что будет в двенадцать, пятнадцать? Испортят мне дочку окончательно».
– Лена! – решительно сказала она. – Ты должна пресекать такие разговоры – все эти объяснения в любви и тому подобное. Вы еще очень маленькие. Скажи своим поклонникам, что до настоящей любви вам еще расти и расти.
– Мамочка! – Леночка хитро взглянула на нее. – Ты ведь сама так не думаешь. Вспомни Пушкина – любви все возрасты покорны. Вон как Ирочка Соколова влюблена в Сашу. Уже два года. И все это знают. Что, скажешь, она его любит не по-настоящему? Очень даже по-настоящему. И мне кажется – Гена в меня тоже влюблен по-настоящему. Ну и пусть. Он же ради меня готов на все. И я к нему сейчас очень хорошо отношусь – даже скучаю, когда его долго не вижу. Давай позовем его на котлетки.
– Да зови, зови, конечно, зови!
Но Лена вернулась обескураженной.
– Мама, он не идет. Говорит, не с кем Мишу и Гришу оставить. Тетя Света в магазин пошла, а бабушке нездоровится. Я ему предложила взять их с собой, а он сказал: «Они тебе на диван надуют». Наверно, он все-таки не влюблен. Другие бы сразу прибежали.
– Давай пожарим, и сама ему отнесешь. А что ты отвечаешь мальчикам на их признания?
– Говорю: «Ну, влюблен – и дальше что?». А он говорит: «Давай дружить!». А я отвечаю: «Ну, давай. Ты в шахматы умеешь играть? Нет? А во что умеешь, кроме ловиток? Ни во
– И он что?
– И он отстает. Знаешь, из всех моих знакомых мальчиков Гена умнее всех. Раньше он не был таким, а сейчас у него что ни спроси, все знает. И сильнее всех. Когда мы втроем идем домой, к нам уже никто не пристает.
– А как у тебя с Ирочкой? Наладилось?
– Нет, мама, она меня не любит. Только скрывает это. Гену боится. Иногда даже улыбается мне и сама заговаривает, а глаза все равно злые. Понимаешь, до моего прихода в нашей группе, да и во всем садике, она была лучше всех. Самая красивая, самая умная. Все с ней носились. И Саша Оленин только на нее и смотрел. А когда я пришла, все изменилось. Я слышала, как она его уговаривала не поступать с нами в один класс. Чтобы в другом каком-нибудь классе учиться. Или даже в другой школе. А он – ни в какую. «Хочу, – говорит, – со всеми нашими».
«Мы считаем их маленькими. Какие у них могут быть переживания, неприятности? – думала Ольга. – А у них все так же – дружба, любовь, ревность, ненависть. Они тоже живут жизнью, полной чувств и страстей. И об этом нельзя забывать».
Гена! Почему, когда я думаю об этом мальчике, мне становится не по себе? У него одна цель – Лена. Она для него центр всех желаний и помыслов. Ведь только ради нее он стал самым умным, самым сильным, самым интересным из ее сверстников. Как он себя ломает, переделывает под ее желания. И сметет любого, кто встанет у него на пути. О господи, хоть бы Лена со временем ответила на его чувство! Иначе беды не миновать.
И то, что им только по восемь, очень слабое утешение. Как разительно он изменился этот за год. Только его отношение к Лене осталось таким же, как и год назад, когда он, рыдая, вцепился в ее платьице, не позволяя увести от себя. Мальчик будет расти, и его чувство будет расти тоже, это очевидно. Выход один – уехать, прекратить их соседство, неизбежные встречи. Может, тогда он переболеет и забудет ее. Но как уехать, из-за чего? Из-за того, что восьмилетний мальчик любит мою дочь? Никто же не поймет.
А может, она преувеличивает? Может, все не так страшно? Они вырастут, появятся новые интересы, будут новые встречи. Во всяком случае, уезжать им c дочкой некуда, да и работу просто так не оставишь. Ладно, пусть пока растут, а там видно будет. Главное, внимательно наблюдать за ними, ждать и надеяться, что все обойдется. А что еще остается?
В самый разгар летней сессии рано утром позвонил Отар. Ольга никогда не думала, что этот мужественный, ничего на свете не боявшийся человек может быть так растерян и испуган.
– Оля! – закричал он с ходу, – умоляю, приезжай! С Юлей очень плохо! Врач сказала: «Раньше надо было рожать, чего, мол, под тридцать лет рожать надумала?» Оля, я боюсь! Если с ней плохое случится, я повешусь! Оля, я с ума схожу! Тамара, мать Серго, уже не встает. Вчера все тебя звала. Все просила: «Олю позовите, попрощаться хочу». Мы ей портрет твой поднесли, а она говорит: «Оленька, дочка, скоро Серго увижу. Скажу ему, как ты любишь его. Буду прощения просить, что разлучили вас». Оля, умоляю, приезжай!