Одинокий медведь желает, или партия для баса
Шрифт:
— Ага-а… — явно не очень-то меня слыша, отозвался Серый.
И я первой выпрыгнула из машины. Потому что чертовски соскучилась по этому месту! Так соскучилась, что готова была обниматься и с грабами, и со скалами, и даже с торчащим прямо на самом виду гигантским гнилым пнем. Но прежде всего — с Серым. И обязательно, непременно показать ему тут все-все! И рассказать, и…
Сильные руки поймали меня со спины, прижали к себе.
— Потрясающий вид, — прошептали мне в ушко.
— Погоди, — вырвалось у меня.
Для себя самой неожиданно. Почему? Не знаю… Честно говоря, я не думала, что Серый остановится.
Он чуть прикусил мое ушко. И выпустил из объятий. Шагнул назад. Для верности заложил руки за спину и пропел:
— Первым делом, первым делом водопады. Ну, а…
И рассмеялся. Хрипло.
Блин. Он не настоящий. Совершенство настоящим не бывает. Я замерла, как заколдованная, глядя в синие-синие глаза. Где не было ни обиды, ни возмущения. Только радость — огромная, как небо над нами. И предвкушение, от которого закипала кровь.
Я рассмеялась. Беззаботно. И… бросилась бежать.
— О! — донеслось мне в спину. И этот невозможный мужчина стал отсчитывать мои шаги. Фору он мне давать вздумал?
Я уже была на тропинке, ведущей к водопаду. Понятное дело, снизила скорость. Игры играми — а вот навернуться с кручи не хотелось бы.
— Горная козочка. Аккуратнее.
Меня страховали. Спокойно, ненавязчиво. Надежно. И при этом смотрели так, что все внутри плавилось и пело.
Мы забрались в грот, который был «для своих». Если точно не знаешь, куда идти — ни за что не догадаешься, что прямо за водопадом, в хитросплетении воздушных корней и дикого винограда есть вход в крохотный рай.
Совсем крохотный и всегда прохладный.
— Ай, — вздрогнул разгоряченный Сергей от ледяных струй, ударивших по плечам, спине и голове.
И тут же расслабился, запрокинул голову и улыбнулся. В рассеянном свете, в каплях радуги, он выглядел… ох же черт, как он выглядел! Мокрый насквозь, со стекающими по лицу и плечам ручейками, довольный… Он еще и потянулся с этаким хрипловато-дразнящим стоном!
— Как тебе местная водичка? — проведя ладонью по горячему плечу, обтянутому черным мокрым хлопком, спросила я. Тоже подозрительно хрипло.
— Класс! — Он сверкнул синими глазами так, что я всерьез усомнилась, относится его восторг к водопаду или ко мне. Тоже мокрой насквозь и такой же довольной.
— Не Камчатка, но чем богаты, тем и рады. Смотри, как тут…
Он тут же — очень послушно! — перевел взгляд с моих глаз ниже. На губы. Загоревшиеся, словно мы стояли не под водопадом, а под раскаленными софитами. И шея, по которой он скользнул взглядом, тоже запылала. И грудь. Я невольно порадовалась, что надела не самый удобный, зато самый красивый лифчик, кружевной и совершенно прозрачный. Так что сейчас под белым хлопком рубашки отчетливо проступал рисунок кружева. И темные ореолы торчащих сосков. На которые Серый смотрел так, словно сейчас слизнет, как вожделенное мороженное.
Не то чтобы я была против, но… почему-то торопиться не хотелось. Мы уже здесь, и этот роскошный мужчина никуда не денется. От одной этой мысли меня бросало то в жар, то в холод, губы пересыхали, а в животе нарастало томительное тепло. Словно я разом выпила бокал отличного красного вина.
— Не туда смотри. — Прикрыв грудь одной ладонью, второй я взяла его за плечо
— Ладно, — вроде бы послушался он, развернулся обратно к водопаду.
Но стоило мне выдохнуть и самую капельку расслабиться, как меня сгребли в охапку, поставили перед собой и надежно зафиксировали обеими руками. Почти невинно. Если, конечно, не считать того что между нами не осталось ни миллиметра пространства. Ничего, кроме мокрой тонкой ткани, сквозь которою я всем телом ощущала его тепло. И его дыхание. И… черт, его рука на моем животе, поверх мокрой рубашки, это…
— С ума сойти как красиво, — восхищенно шепнули мне на ушко и коснулись горячими губами.
Я замерла, глядя на мир сквозь завесу из переливающихся капель воды, не желающих сливаться в ровный поток. Каждая была сама по себе. И играла на солнце, как ей хотелось.
Так же, как его губы — путешествующие по моей шее. И его руки, исследующие мой живот. Почти невинно, да. Он даже под рубашку не проник, а я уже… уже…
Когда он легко прикусил мою кожу между плечом и шеей, я застонала. Этот стон родился где-то внизу живота, где спереди меня касалась невыносимо горячая рука, а сзади не менее горячие бедра откровенно возбужденного мужчины.
— Кари-ина, — почти пропел он мне в шею, — рыжая бе-естия…
Я снова застонала и выгнулась, уже не очень-то понимая, а чего мы, собственно, ждем?
— Вы привлекательны, — в тон ему почти-пропела я, притираясь к нему спиной и тем, что пониже, — я чертовски привлекательна…
Продолжить мне не дали. Одобрительно хмыкнули, одним движением — словно в танце — развернули меня к себе лицом и нашли губами мои губы. Если я и хотела до этого что-то еще сказать, то сейчас напрочь забыла, что именно. Целовался Серый… о, как он целовался! Меня унесло — в фейерверк ощущений и красок, словно радуга под закрытыми веками, а его руки… ох, до чего же правильно его ладони легли на идеально подходящие под них округлости, и стиснули, еще сильнее вжимая в жесткое, горячее мужское тело…
Я судорожно вдохнула, когда он оторвался от моих губ. Сердце колотилось, в животе разворачивалась тугая спирать желания… нет, потребности. Необходимости! В его руках, в его силе и тепле, в его надежности и восторге… Боже, он опять смотрел так, словно я — единственное, на что вообще стоит посмотреть в этом мире, и он готов делать это вечно. Что ничуть не помешало ему расстегнуть пуговицу на моих джинсах, вжикнуть молнией и запустить ладонь внутрь, на обнаженную кожу бедра.
Так же, глядя ему в глаза — какой в этом кайф, кто бы мог подумать! — я обеими руками расстегнула его ремень, пуговицу, молнию… Едва не задохнулась от ощущения горячей кожи под пальцами…
— Кар-рина… — прорычал он, впиваясь в мои губы, дергая мои джинсы вниз… — Черт! Мокрые…
Он рвано засмеялся, упершись лбом мне в лоб, потянул чертовы мокрые джинсы вниз уже обеими руками.
Чертов прилипший деним не поддавался. Стоял насмерть, как полиция нравов перед стриптиз-баром. И зачем я, спрашивается, надела узкие джинсы-стрейч? Ду-ура… Юбку надо было надевать, юбку!
На середине этой ценной мысли меня снова поцеловали. Жадно, нетерпеливо, с трепещущим где-то в горле рычанием… Черт, да я готова кончить от одного этого!.. Ненавижу джинсы!..