Одинокий орк: Странствия орка; Возвращение магри. Дилогия
Шрифт:
— Моя дочь видела, как тебя вели в тюрьму вместе с остальными, — ответил шагавший сбоку орк, от которого ощутимо несло красками. — Прибежала, рассказала… Не дело орку в человеческой тюрьме сидеть! Вот мы сбросились и внесли за тебя залог.
— Мне нечем вас отблагодарить, — счел нужным предупредить Брехт. — Тем более что я не принадлежу себе. Я должен сначала сделать одно дело…
— Мы не ради награды! — остановил его второй орк. — В землях людей нам надо держаться друг за друга!
Эти слова напомнили Брехту кое-что. Вернее, кое-кого.
— А
— Пират, — помолчав, ответил старший из орков. — Один из самых известных в Геронте и за ее пределами.
— И самый наглый, — добавил шагавший сбоку орк помоложе. — За его голову назначена большая награда, а у него хватает смелости сойти на берег и даже не особо скрываться. А что?
— Он мне кое-что должен.
— Тогда забудь, — отмахнулся старший. — Этот Рыбка должен половине побережья и еще ни разу не попытался расплатиться с долгами. Его в трех государствах приговорили к виселице, а он там появляется как ни в чем не бывало!
До улицы, которую занимали дома и лавки орков, оставалось еще немного времени, и всю дорогу Брехт был вынужден выслушивать истории о похождениях своего случайного знакомца. И чем дальше, тем больше он уверялся, что судьба свела его с крайне оригинальной личностью, прямо-таки живой легендой побережья. По рождению аристократ, он прикончил двух своих родственников, после чего бежал и занялся пиратством. Путешествовал по разным странам и даже, по его словам, успел побывать в Калимшане смотрителем гарема у какого-то тамошнего господина. В Саргоне он был приговорен к смертной казни, и даже власти Геронты ополчились на него — вернее, ополчился нынешний правитель, чью супругу Роб соблазнил, попутно ограбив. Пираты Геронты едва не носили его на руках, восхваляя его ловкость и отвагу. Поговаривали, что у Роба при себе есть амулет, который приносит ему удачу.
Как бы то ни было, но, похоже, при аресте и обыске сей амулет был отобран или утерян в суматохе поспешного бегства. Иначе как объяснить тот факт, что сутки спустя на главной площади Геронты спешно сколотили виселицу, где при огромном скоплении народа и неимоверном городской стражи (неизвестно, кого на площади было больше!) должны были торжественно вздернуть знаменитого Роба Рыбку. Заполучив в свои потные, дрожащие от волнения ручонки знаменитого пирата, власти Геронты не нашли ничего лучше, как казнить его, пока никто не опомнился.
С утра накрапывал мелкий дождик — частое явление в приморской Геронте, — небо заволокли низкие серые тучи, словно уже наступала осень, хотя но календарю было еще лето.
Выйдя на тюремный двор — до главной площади отсюда было минуты две хода, — Роб Рыбка посмотрел на небо и присвистнул.
— Дождь… И ветра практически нет! — сплюнул на мокрую землю. — В такую погоду нечего и думать выходить в море!
— Шагай-шагай, — толкнул его в спину старший конвоир. — Для твоего последнего плавания погода как раз подходящая!
Вдоль
— О, сколько народа нагнали! — Роб вытягивал шею, пытаясь осмотреться. — В честь чего народные гулянья? Вроде никаких праздников нет?
— В честь тебя. — Старший конвоя нервно зыркал по сторонам. В волшебный амулет, приносящий Рыбке удачу и позволявший до сих пор выходить сухим из воды, он не слишком-то верил, но чем боги не шутят! Этого проходимца пытались повесить уже трижды, но всякий раз что-то мешало.
— Это приятно, — кивнул Роб, как ни в чем не бывало шагая к эшафоту. — Но неужели не могли выбрать для казни более подходящий денек? Или тучи разогнать? Что, городской маг так сильно занят или накануне чего-то несвежего поел и теперь от сортира отойти не может без последствий для окружающих?
Солдаты невольно зафыркали: о любви городского мага к экзотической пище, от которой у него с завидной регулярностью случались расстройства пищеварения (и иногда — связанные с этим конфузы в общественных местах), ходили легенды.
— Ветер с запахом поноса — это было бы круто! — продолжал болтать Рыбка.
— Тогда всем будет понятно, что за дерьмо сегодня вешают! — не выдержал нервного напряжения старший конвоир.
— Ага! Буду висеть и вонять! Хоть бы розочек навтыкали, что ли! — Приостановившись перед эшафотом, Рыбка скептически оглядел конструкцию. — А не развалится? В смысле, если мы на нее встанем, она наш вес выдержит?
Протянув руку, он ухватился за одну из опор и энергично ее потряс. Сверху раздался протестующий вопль палача.
— Э, нет! — уперся приговоренный. — Мы так не договаривались! Она шатается! Еще упадем…
— Полезешь как миленький! — разозлился старший. — Давай, ребята, за руки, за ноги его — и вперед!
Нервно переглядываясь, солдаты подхватили арестанта.
— Вы чего? — воскликнул тот. — Куда прете? Сейчас она рухнет — мало не покажется!.. Я не согласен! Желаю умереть на твердой поверхности… Желательно в своей постели в окружении жены и детей!
— Ишь как орет, — скривился старший, — жену и детей каких-то выдумал…
— Что? У меня нет жены и детей? — немедленно заблажил Роб Рыбка. — Какой кошмар! Я не успел завести жену и детей!
— Меня ты уже завел! — разозлился старший конвоя.
— А? — вытаращился Роб. — Вас? Ну, знаете, мне такое домашнее животное без надобности! Да и кормить нечем… Ступай, существо, ты свободно!
— Ну, все! — Старший пошел цветными пятнами. — Держите меня, или я за себя не отвечаю!
— Стоп, спокойно! — Рыбка в два прыжка взлетел на эшафот и, позвякивая кандалами, поспешил спрятаться за спину палача. — А как же высокий профессионализм стражей порядка, позволяющий не реагировать на внешние раздражители?