Одинокий волк
Шрифт:
Ты узнаешь этот документ? — спрашивает Джо.
И оно опять передо мной, мятое и порванное с одного края, — письмо, которое я нашел в картотечном шкафу. Джо просит приобщить доказательство к делу и просит меня прочесть его вслух.
Я читаю, но в голове слышу голос отца. И свои собственные слова в ответ: «А если я поступлю неправильно?»
Это твоя подпись внизу страницы? — уточняет Джо.
Да.
А это подпись твоего отца?
Да.
За последние девять лет отец говорил тебе, что лишает тебя медицинских полномочий?
Протестую! — встает адвокат Кары. — Эта записка не наделяет официальными
Возражение отклонено, — бормочет судья.
Он снова дергает себя за волосы. Как он вообще до сих пор еще не лысый?!
В другое время и в другом месте мы бы с Карой над этим посмеялись.
Мы больше никогда об этом не говорили. Однажды он вернулся из Квебека — вот и все.
Когда ты вспомнил об этом уговоре?
Несколько дней назад, когда просматривал его бумаги в доме, пытаясь найти номер смотрителя, который бы ухаживал за волками в Редмонде. Листок застрял за ящиком картотеки.
Просматривая бумаги отца, ты нашел еще какие-либо доверенности?
Нет.
А завещание? Страховой полис?
Завещания нет, а страховой полис нашел.
Сообщи суду, кто получит страховку в случае его безвременной кончины.
Моя сестра Кара, — отвечаю я.
У нее приоткрывается рот, и я понимаю, что папа ей ничего об этом не говорил.
А ты тоже наследник?
Нет.
Когда я нашел полис в папке между документами на автомобиль и отцовским паспортом, то прочел его от первой до последней буквы. И стал строить догадки: отец вычеркнул меня из полиса после того, как я уехал, или он приобрел полис уже после моего побега?
Ты удивился?
Не очень.
Разозлился?
Я вздернул подбородок.
Я уже шесть лет сам зарабатываю себе на жизнь. Мне его деньги не нужны.
Следовательно, инициатива, которую ты проявил, чтобы стать опекуном отца и иметь возможность принимать решения о его дальнейшей судьбе, не преследует материальные интересы?
После смерти отца я не получу ни копейки, если вы об этом.
Эдвард, — спрашивает Джо, — как ты думаешь, чего бы сейчас хотел твой отец?
Протестую, — возражает Циркония Нотч, — это личное мнение.
Верно, адвокат, — соглашается судья, — но я бы хотел его услышать.
Я собираюсь с духом.
Я разговаривал с врачами, задавал сотни вопросов. Я знаю, отец не очнется. В детстве он рассказывал мне о больных волках, которые начинали морить себя голодом, потому что знали, что являются обузой для стаи. Они держались на опушке, пока настолько не слабели, что ложились и умирали. И не потому, что не хотели жить или не хотели поправиться, а потому что ставили всех, кого любили, в невыгодное положение. Мой отец первым бы сказал вам, что он думает, как волк. А для волка стая превыше всего.
Когда у меня хватает духу взглянуть на Кару, возникает ощущение, что меня мечом пронзили. На ее глазах слезы, плечи дрожат, но она старается держать себя в руках.
Прости, Кара, — обращаюсь я к сестре. — Я тоже его люблю. Знаю, ты не поверишь, но это правда. К сожалению, я не могу пообещать тебе, что он поправится. Этого не произойдет. Он бы сам сказал тебе, что пришло его время. Что ради семьи он должен уйти.
Это неправда! — ершится Кара. — Все ложь! Он никогда бы не оставил меня. И ты его не любишь. Никогда не любил.
Мисс Нотч, успокойте
Кара, — бормочет ее адвокат, — придет и наш черед.
Джо поворачивается ко мне.
У вашей сестры явно иное мнение. Почему так?
Потому что она чувствует свою вину. Она тоже пострадала в аварии. Она поправилась, а он нет. Я не говорю, что она виновата, — просто она слишком близко к этой ситуации, чтобы иметь возможность принимать решение.
Примерно то же можно сказать и о тебе — ты слишком далек от нее, чтобы принимать решение, — замечает Джо.
Я киваю.
Знаю. Но с тех пор, как я здесь, я понял одно. Когда уезжаешь, думаешь, что все останавливается. Что мир застывает и ждет тебя. Но ничего не замирает. Здания продолжают сносить. Люди попадают в аварии. Маленькие девочки вырастают. — Я поворачиваюсь к Каре. — Когда ты была маленькой, то летом ходила в городской бассейн и прыгала с вышки плашмя в воду. И хотела, чтобы я выставлял тебе оценки, как это делают на олимпиадах. Чаще всего я был слишком занят чтением, поэтому просто выдумывал оценку. Если она оказывалась слишком низкой, ты просилась прыгнуть еще раз... У тебя либо получается, либо нет, и тебе придется жить с тем, что ты сделал. Я не видел отца шесть лет и всегда думал, что в конце концов мы поговорим. Думал, что он извинится, скажет, что сожалеет, или я это скажу — но все будет, как в фильмах «Холмарк», где в конце все образовывается и все счастливы. Этих шести лет не вернуть, но все же в любой момент я мог бы снять трубку, позвонить отцу и сказать: «Привет, это я». — Я лезу в карман и ощущаю эту подсказку судьбы. — Однажды, когда мне было пятнадцать, он мне поверил. Я хочу, чтобы он знал: что бы ни произошло, несмотря на то что я уехал, он все равно может мне доверять. Хочу, чтобы он знал: я сожалею о том, что между нами все так сложилось. Возможно, у меня никогда не будет шанса сказать ему это в лицо. И это единственный доступный мне способ сказать об этом.
Неожиданно я вспоминаю, что случилось в отцовском кабинете после того, как я подписал договор. Ручка выскользнула у меня из рук, как будто обожгла пальцы. Отец взял мой бокал с недопитым виски и осушил его. «Ты, — сказал он, — умен не по годам. Справишься с этим лучше меня».
Я цепляюсь за этот комплимент, за это сокровище — так устрица баюкает жемчужину, совершенно забывая о боли, которая позволила этому свершиться.
«Не ошибись, — наставляет меня Джо перед началом перекрестного допроса. — Может сложиться впечатление, что Циркония Нотч выращивает у себя на приусадебном участке марихуану и вяжет свитера из собственных волос, но она настоящая пиранья. Раньше она работала на Дэнни Бойла, а уж он подбирает себе адвокатов, руководствуясь тем, как быстро они умеют пить кровь».
Поэтому, когда адвокат Кары, улыбаясь, подходит ко мне, я цепляюсь за сиденье кресла свидетеля, готовясь к сражению.
Похоже, вы пытаетесь убедить суд в том, что в пятнадцать лет были достаточно взрослым для того, чтобы отец наделил вас правом принимать решения, касающиеся его здоровья, — начинает она. — Однако сейчас вы возражаете против того, чтобы ваша сестра, которой через три месяца исполняется восемнадцать, была наделена тем же правом?
Мой отец сам сделал свой выбор. Я его об этом не просил, — отвечаю я.