Одинокий. Злой. Мой
Шрифт:
— Сколько за неё предлагают? — перебил Платон.
— Двадцать пять миллионов за живую, чтоб все конечности на месте были. А если мертвую, то пятеру дают. Слушай, друг, не горячись. Пусти нас, чего тебе руки-то марать. Ты ж это, арбитр. Вы по чести поступать должны.
Платон на миг поколебался, не зная, как поступить с головорезом. Убить его? Бросить посреди улицы три трупа?
Оставлять за собой кровавый след ему хотелось меньше всего. В прошлый раз от обидчиков Мари пришлось избавиться — но они могли услышать и увидеть
Сейчас же…
В этот момент толстяк, вынырнув из-под ножа и содрав себе кусок кожи на горле, побежал вперед — только пятки сверкали. Удивительно проворно для его веса и габаритов.
Догнать его?
Банально сил не хватит.
— Если вы сейчас же уберетесь — я сохраню вам жизнь, — сказал Платон.
Подбитый «брат» модника послушно закивал и поковылял за тем троллем, который до сих пор валялся без сознания. Поднял его, взвалил на плечи и тоже поспешил убраться куда подальше.
Платон остался стоять, дыша тяжело, обессиленный, едва видящий из-за пелены перед глазами. Он понимал: будь противник сильнее или умнее — ему бы пришел конец. Ему просто повезло.
Не более того.
Теперь надо дойти до дома… и не потерять сознание где-нибудь по пути. И желательно сделать это быстрее. Если у троллей хватит мозгов, они придут с подкреплением, чтобы наверняка добить обидчика.
Платон стиснул зубы и зашагал вперед.
Глава
Когда Платон ушел, я так и осталась стоять около закрытых ворот.
И вроде бы сама была виновата в ситуации, в которой оказалась, но желание огреть Платона чем-нибудь тяжелым было безмерно велико.
Замерзнув окончательно под начавшим накрапывать дождиком, я вернулась обратно в особняк.
Первым делом отправилась уже знакомым путем на кухню. Привычка наедаться впрок, пока есть возможность, дала о себе знать.
«Всё съем, Платон вернется, пусть сидит голодный», — хотелось отомстить ему хоть в какой-то малости за то, что запер меня здесь.
Вот только едва я выгрузила из холодильника на стол часть того, что там хранилось, поняла свою ошибку — столько мне не съесть, даже если всю неделю проведу, непрерывно жуя.
Мысленно признав, что план провалился, открыла наугад один из контейнеров. На пол вывалился какой-то листок.
«Чек из ресторана?» — я подняла бумагу, которая для чека явно была слишком большой, но вполне могла оказаться счет-фактурой или чем-то подобным.
В контейнере оказалось сухое печенье, так что лист был чистым. Я пробежала по нему глазами.
«Платон, хочешь или не хочешь, а я продолжу тебе писать... Считаю дни, как закончится этот жуткий год. Как тебе печенье? Ты часто просил меня приготовить такое в детстве. Но я немного изменила рецепт. Угадай, какой там особый ингредиент.
Подсказка: он безумно полезный, каждому орку его нужно есть (тут была нарисована веселая фигурка, напоминающая орка).
Очень
P.S. Ответ можешь отправить обратно вместе с пустыми контейнерами, угадаешь — пришлю твой любимый торт с клубникой.
P. P. S. Торт пришлю всё равно, даже если не угадаешь».
Так вот кто ему готовит столько всего. Мама.
И, судя по всему, Платон… орк? Хм… Как-то не похож он был на орка, но, впрочем, этих существ я никогда раньше не видела, поэтому откуда мне знать, как должен выглядеть настоящий орк. Да и я сама не слишком-то похожа на представителей собственной расы.
Еще раз просмотрела записку. Почему-то от этого короткого послания на душе заскребли кошки, а горло сдавило от накативших эмоций. Стало безумно жаль эту женщину, которая любила и ждала выздоровления сына, а он тем временем ставил на себе опасные опыты и проводил темные ритуалы за пределами особняка, выходить из которого ему, судя по всему, было запрещено.
Понять бы еще, кем конкретно запрещено. Братьями из-за состояния здоровья, или тут что-то другое? Мать пишет про год – это срок его заточения?
С другой стороны, у меня возник безумный план. А что, если самой отправить этой женщине какое-нибудь послание? Может быть, даже от лица Платона.
«Теперь, в случае чего, смогу нажаловаться на него мамочке», — фыркнула я про себя, не удержавшись от веселой мысли. Но все же вернула записку в печенье, а само печенье отставила обратно к другой еде на полку холодильника.
Мысли от матери Платона невольно перетекли к собственной.
Моя мама была ведьмой с редким даром, чьи силы связаны с луной и ее фазами. Во время полнолуния, когда звезды высыпали над морской гладью, освещая ту своим серебром, мама выходила на улицу, плести защитные чары вокруг нашего дома, стоявшего почти на самом берегу.
Я, помню, сидела рядом и завороженно смотрела, как она танцевала вокруг костра, босые ноги порхали по песчаному пляжу в чарующем древнем танце. Папа рядом — он играл для нее на лире или флейте… Любовь к музыке я унаследовала от него.
Правда, жил он с нами не долго. Поняв, что я не унаследовала ничего из способностей его расы тритонов, он начал отдаляться и от меня, и от мамы. Какое-то время еще навещал по выходным, потом раз в месяц, раз в полгода. А потом и вовсе перестал даже писать.
Мама говорила, что для него было очень важно передать наследнику свои умения. Меня всегда удивляло, как она могла не рвать и метать, проклиная изменника, насылая на него диарею с чесоточной сыпью, а относиться философски к тому, что он просто нашел новую семью.
Так мы остались с ней вдвоём. А потом… она погибла на этом самом пляже. Ее кровь просочилась в песок, словно вода. И в ее смерти была виновата я. Если бы сразу вышла к Нику, если бы не пришла к маме за помощью в надежде, что её особый дар отменит действие сделки с Альбеску, то она была бы жива…