Одинокое сердце
Шрифт:
– Я, кстати, во время медового месяца уже была на сносях, – проворчала Анна-Тереза. – Или в те дни мужчины были мужчинами. Какой у них был аппетит, проходу девчонкам не давали, нынешним мужикам не в пример. Миллисент, ты просто себя хоронишь в своем ателье!
– А женщины были женщинами, – мечтательно вздохнул Реджинальд. – Помню, прямо кровь кипела в моих жилах, когда видел юбку или ленту в волосах. Сумасшедший ток какой-то шел от вашего слабого пола…
Тут старик осекся, поймав укоризненный взгляд бывшей поварихи. И решил исправиться:
–
Еще раз взглянув на Анну-Терезу, старик своевременно добавил:
– Теперь, кроме Анны, таких женщин нет. Полента у тебя и сейчас замечательная, милая соседка.
М-да, старый господин Маккормик был настоящим дипломатом. Не зря же полжизни колесил по дорогам, общался с громадным количеством людей, вот и научился гасить искры раздражения, возникающие в ходе разговора.
Миллисент присела на стул напротив старичков. Ей казалось, она знала их всегда, так привыкла к ним.
Они были наивны, словно дети, добры к ней, будто родные дедушка и бабушка. Их дома стояли рядом и напоминали своей старомодной архитектурой ее собственный дом.
В нем-то она с большим трудом и оборудовала ателье. Большими капиталами девушка не располагала, приходилось вертеться, полагаться на смекалку и на собственные усилия.
Правда, старички ей тоже помогали, как могли. Когда она решила на месте заброшенной автостоянки, примыкавшей к дому, обустроить небольшой цветник и поделилась идеей с соседями, господин Маккормик и госпожа Монтефалько тут же загорелись этой идеей.
Реджинальд принес из гаража стальные тросы, уселся за руль своего мощного пикапа и бойко отбуксировал в дальний угол стоянки проржавевшие кузова брошенных автомобилей. Места освободилось достаточно, хоть сад разводи. Анна-Тереза, ничего не говоря Миллисент, пару раз съездила на цветочный рынок и привезла – сияющая, довольная и помолодевшая, – рассаду, семена и черенки роз.
– Я теперь все знаю про цветы, – весело рассуждала Анна-Тереза. – Их также интересно и увлекательно выращивать, как печь пирожки с десятком начинок для шумной свадьбы!
Миллисент установила изгородь, привезла из питомника хороший грунт – он смешно назывался «живая земля» – и высадила рассаду. Причем, Анна-Тереза твердила ей, что надо срочно это делать, срочно!.. А то месяц потянется на ущерб, и все их усилия пойдут прахом.
– На ущербный месяц нельзя ни стричься, ни цветы высаживать, ни замуж выходить. Все окажется впустую! – внушала бывшая повариха удивленной такой точкой зрения Миллисент. – Послушай меня, опытную женщину, я эту мудрость вычитала не из книг, а познала на собственном печальном опыте.
Разумеется, девушка не стала огорчать старушку и успела с рассадой до ущербного месяца. А потом Миллисент начала ухаживать за цветами. Для этого прочитала десятки книг по цветоводству, созванивалась со специалистами, советовалась. Не обошлось и без неудач, зато каков был результат, – чудо!
Цветник оказался настоящей приманкой
А розовые кусты? Они были гордостью девушки-фотографа! Нежные гибкие стебли, щедро усыпанные десятками ароматных бутонов, загораживали ржавое железо. Кто в первый раз оказывался в благоухающем дворике, не мог даже предположить, что совсем недавно здесь была жуткая свалка. Короче, автомобильная парковка превратилась стараниями Миллисент в райский уголок, стала достопримечательностью тихой провинциальной улицы.
Что еще интересного? У соседей девушки была страсть посещать все аукционы и дешевые распродажи в округе, а также в соседних городках. Старички неизменно приглашали с собой и Миллисент.
Было очень весело ездить по округе на красном «форде» Реджинальда в азартных поисках самой дешевой мебели, одежды или съестного. Барахольные вояжи случались каждый выходной без исключения, и походили на особый вид спорта. Этот «барахолинг» имел и свои достижения, не Бог весть какие высокие, зато полезные.
Шутки шутками, а собственную квартиру, находящуюся прямо над фотоателье, Миллисент обставила с помощью своих соседей за очень смешные деньги. На распродажах девушка, как одержимая, приобретала фотооборудование, на стеклянных полках теперь располагалась целая коллекция редких фотокамер. Очень часто покупались просто забавные предметы интерьера.
Ничего, что старинный шкаф с инкрустацией или фисгармония красного дерева позапрошлого века не гармонировали с ротанговыми плетеными стульями, с современным музыкальным центром или ультрамодными светильниками… Однако все друзья-художники завидовали антиквариату Миллисент.
– Да у тебя лисье чутье на старину, – говорили они. – Старые вещи хранят в себе тайны, ими можно любоваться бесконечно.
– Это правда, – соглашалась она. – Старыми вещами и цветами можно любоваться действительно долго. А еще я люблю мои камеры за то, что они сохранили тепло прошлых времен, словно впитали чьи-то радости, надежды. Мы же, фотомастера, снимаем людей для того, чтобы они запоминали себя прекрасными и счастливыми.
Кроме того, Анна-Тереза подарила Миллисент старинные шелковые платья и безделушки своей бабушки, легко рассталась с роскошной индийской шалью. Она была с серебряной нитью, тяжелой на ощупь. При каждом движении металлические вкрапления вспыхивали яркими розовыми и малиновыми искрами. Шаль тоже хранила в себе едва ощутимый отпечаток чужой жизни.
Одним словом, каждый предмет, каждая вещичка, попадавшие к Миллисент, служили прекрасным оформлением ателье.
– Милая, завтра, между прочим, у тебя выходной, – с многозначительным видом произнес Реджинальд, вертя в руках трость.