Одиссей, или День сурка. Работы по поэтике
Шрифт:
Ельпенор и есть двойник-антипод Одиссея. И не только потому, что он «младший из всех» (сравните: «мой дружок», «мой младший братец» – о пенисе, да и в сказках герой часто предстает именно младшим братом) и «смелостью в битвах, нещедро умом от богов одаренный» («Иванушка-дурачок» – в отличие от «многоумного» «градорушителя» Одиссея). Ельпенор – первая тень, которую Одиссей встречает в подземном царстве:
Прежде других предо мною явилась душа Ельпенора;Бедный, еще не зарытый, лежал на земле путеносной.Не был он нами оплакан; ему не свершив погребенья,В доме Цирцеи его мы оставили: в путь мы спешили.Слезы я пролил, увидя его; состраданье мне душу проникло.Голос возвысив, я мертвому бросил крылатое слово:«Скоро же, друг Ельпенор, очутился ты в царстве Аида!Пеший проворнее был ты, чем мы в корабле быстроходном».Так я сказал; простонавши печально, мне так отвечал он:«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный,ДемономТак что погружение Одиссея в подземное царство дублируется падением Ельпенора с кровли дома Цирцеи. Это Ельпенор приплыл в Аид, это Одиссей упал с крыши.
4
Мы увидели, что история с Цирцеей по сути та же самая история, что история с Полифемом. А остальные истории, в которые попадает Одиссей? Вот роковая встреча Одиссея и его спутников с лестригонами:
Двух расторопнейших самых товарищей наших я выбрал(Третий был с ними глашатай) и сведать послал их, к каким мыЛюдям, вкушающим хлеб на земле плодоносной, достигли?Гладкая скоро дорога представилась им, по которойВ город дрова на возах с окружающих гор доставлялись.Сильная дева им встретилась там; за водою с кувшиномЗа город вышла она; лестригон Антифат был отец ей;Встретились с нею они при ключе Артакийском, в которомЧерпали светлую воду все, жившие в городе близком.К ней подошедши, они ей сказали: «Желаем узнать мы,Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?»Дом Антифата, отца своего, им она указала.В дом тот высокий вступивши, они там супругу владыкиВстретили, ростом с великую гору, – они ужаснулись.Та же велела скорей из собранья царя АнтифатаВызвать; и он, прибежав, на погибель товарищей наших,Жадно схватил одного и сожрал; то увидя, другиеБросились в бегство и быстро к судам возвратилися; он жеНачал ужасно кричать и встревожил весь город; на громкийКрик отовсюду сбежалась толпа лестригонов могучих;Много сбежалося их, великанам, не людям подобных.С крути утесов они через силу подъемные камниСтали бросать; на судах поднялася тревога – ужасныйКрик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастныхСпутников наших, как рыб, нанизали на колья и в городВсех унесли на съеденье. В то время как бедственно гиблиВ пристани спутники, острый я меч обнажил и, отсекшиКрепкий канат, на котором стоял мой корабль темноносый,Людям, собравшимся в ужасе, молча кивнул головою,Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть.Близкой беды: устрашенные дружно ударили в весла.Мимо стремнистых утесов в открытое море успешноВыплыл корабль мой; другие же все невозвратно погибли.Далее поплыли мы, в сокрушенье великом о милыхМертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти.Нападение лестригонов. Древнеримская фреска
Вы без труда найдете в этом рассказе те же основные элементы, что и в предыдущих двух, рассмотренных нами. Остается общий принцип: герой (один или со спутниками) попадает в некое замкнутое пространство, далее происходит поедание (с падением-бросанием), далее – спасение героя, выход его из рокового пространства наружу (одного или с уцелевшей частью товарищей).
В истории с лестригонами примечателен также образ великанши-людоедки («ростом с великую гору»), которая, будучи женщиной, представляет собой как бы промежуточное звено между Полифемом и Цирцеей. Интересно и то, что погибшие спутники сравниваются с рыбами, приравниваются к рыбам («тут злосчастных спутников
А вот что рассказывает Цирцея Одиссею о Сцилле и Харибде (наставляя его на дальнейший путь):
После ты две повстречаешь скалы: до широкого небаОстрой вершиной восходит одна, облака окружаютТемносгущенные ту высоту, никогда не редея.Там никогда не бывает ни летом, ни осенью светелВоздух; туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единыйСмертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцатьНог бы имел, – столь ужасно, как будто обтесанный, гладокКамень скалы; и на самой ее середине пещера,Темным жерлом обращенная к мраку Эреба на запад;Мимо ее ты пройдешь с кораблем, Одиссей многославный;Даже и сильный стрелок не достигнет направленной с моряБыстролетящей стрелою до входа высокой пещеры;Страшная Скилла живет искони там. Без умолку лая,Визгом пронзительным, визгу щенка молодого подобным,Всю оглашает окрестность чудовище. К ней приближатьсяСтрашно не людям одним, но и самым бессмертным. ДвенадцатьДвижется спереди лап у нее; на плечах же косматыхШесть подымается длинных, изгибистых шей; и на каждойШее торчит голова, а на челюстях в три ряда зубы,Частые, острые, полные черною смертью, сверкают;Вдвинувшись задом в пещеру и выдвинув грудь из пещеры,Всеми глядит головами из лога ужасная Скилла.Лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем,Ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводныхЧуд, без числа населяющих хладную зыбь Амфитриты.Мимо ее ни один мореходец не мог невредимоС легким пройти кораблем: все зубастые пасти разинув,Разом она по шести человек с корабля похищает.Близко увидишь другую скалу, Одиссей многославный:Ниже она; отстоит же от первой на выстрел из лука.Дико растет на скале той смоковница с сенью широкой.Страшно все море под тою скалою тревожит Харибда,Три раза в день поглощая и три раза в день извергаяЧерную влагу. Не смей приближаться, когда поглощает:Сам Посейдон от погибели верной тогда не избавит.Скилла – это одновременно и Полифем (скала с пещерой, пожирающая путников), и животное вроде собаки. У этого зверя двенадцать лап и шесть шей. Тут мы встречаемся с еще одним интересным «второстепенным членом предложения» нашей морфологии, нашей «сущностной формы». Звериный двойник нередко предстает как некое множественное существо – словно отражение героя во многих зеркалах. Герой отражается в мире, а мир многогранен. Отражение героя в разных гранях мира дает множественность облика двойника (его многоглазость, многоликость, многорукость). (Впрочем, мы уже встречали это в отрывке из повести Де Квинси, где «англичанин, употребляющий опиум» видит на водной поверхости множество лиц.) Кроме того, герой и его спутники приравниваются к дельфинам, тюленям, к «подводным чудам», что говорит об их превращении (в обряде инициации) в живые части водной стихии, символизирующей мир в целом («ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных чуд»). Герой обретает звериную душу, как в стихотворении Мандельштама:
Корабль Одиссея, проходящий между Сциллой и Харибдой. Итальянская фреска. 1560 год
Ни о чем не нужно говорить,Ничему не следует учить,И печальна так и хорошаТемная звериная душа:Ничему не хочет научить,Не умеет вовсе говоритьИ плывет дельфином молодымПо седым пучинам мировым.Еще одна задача Одиссея – миновать «остров сирен смертоносный». Вот он каков (по словам Цирцеи):
Прежде всего ты увидишь сирен; неизбежною чаройЛовят они подходящих к ним близко людей мореходных.Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их сладкийГолос услышит, тому ни жены, ни детей малолетныхВ доме своем никогда не утешить желанным возвратом:Пением сладким сирены его очаруют, на светломСидя лугу; а на этом лугу человечьих белеетМного костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья.Ты ж, заклеивши товарищам уши смягченным медвянымВоском, чтоб слышать они не могли, проплыви без оглядкиМимо; но ежели сам роковой пожелаешь услышатьГолос, вели, чтоб тебя по рукам и ногам привязалиК мачте твоей корабельной крепчайшей веревкой; тогда тыМожешь свой слух без вреда удовольствовать гибельным пеньем.Если ж просить ты начнешь иль приказывать станешь, чтоб снялиУзы твои, то двойными тебя пусть немедленно свяжут.Джон Уильям Уотерхаус. Одиссей и сирены. 1891 год
Конец ознакомительного фрагмента.