Одиссея авианосца «Энтерпрайз» (Война в океанах)
Шрифт:
И вдруг в 10 часов со стороны моря прогремели взрывы — на воздух взлетели две или три баржи. Следом за тем задымился «аллигатор», а через мгновение-другое он ушел под воду. На берегу люди падали как подкошенные.
Вот оно что! Оказывается, остров не вымер. Японцы просто затаились, решив обождать, когда на берегу соберется как можно больше пехотинцев. А к тому времени их было там не менее двух тысяч. И тогда опаленная земля Ио принялась в буквальном смысле изрыгать смертельный огонь. Очевидно было и другое: бомбы и снаряды уничтожили все, что находилось на поверхности, — но не под нею. А под землей меж тем размещалась неуязвимая, широко разветвленная система оборонительных сооружений, напичканная зенитными орудиями и пулеметами. А там, где твердая как камень почва не позволяла проникнуть глубоко под землю, японцы вырыли мелкие, но достаточно широкие окопы ~ специально для танков. Их-то сокрушительный огонь и вырывался из-под перепаханной бомбами и снарядами земли, напоминавшей теперь поверхность какой-нибудь далекой враждебной планеты. Японские же зенитные орудия, развернутые жерлами во всех направлениях, принялись расстреливать передовые штурмовые отряды с тыла, поскольку те прошли мимо пещер, оборудованных под зенитные точки, и даже их не заметили; когда же пехотинцы, спохватившись,
Иными словами, продвижение в глубь острова замедлилось, а потом и вовсе застопорилось. В самом деле, до тех пор, пока не будут подавлены хорошо замаскированные оборонительные рубежи противника, в которые с ходу — и глубоко — вклинились передовые отряды и группы морских пехотинцев, о дальнейшем наступлении не могло быть и речи. Наиболее уязвимым был открытый прибрежный сектор — пляж и примыкавшая к нему часть акватории. Поэтому после полудня, когда японцы ужесточили обстрел этого сектора, было решено отвести танко-десантные корабли подальше от берега, а людей и боевую технику — доставлять к более или менее безопасным участкам побережья на специальных катерах-челноках.
На моряков, наблюдавших за происходящим в бинокли с верхних палуб кораблей и одновременно слышавших прямые «радиорепортажи» с места боевых действий, десантная операция на Ио произвела ничуть не меньшее впечатление, чем на Тараве и других островах и атоллах, захваченных ценой неисчислимых жертв, с той лишь разницей, что теперь на море стояло сильное волнение. И десантным катерам пришлось действительно туго: тяжело переваливаясь с волны на волну, то и дело зарываясь в воду и плохо слушаясь руля, они с большим трудом продвигались к берегу, рискуя в любую секунду опрокинуться вместе с людьми и техникой. На подходе к береговой черте, пока катера отчаянно маневрировали, стараясь удержаться на плаву, к ним бросались вплавь солдаты из разгрузочных команд. Они принимали с катеров буксирные концы и, навалившись на них всем скопом, подтягивали катера ближе к берегу, в то время как те, чтобы облегчить буксировку, слегка подрабатывали двигателями. Наконец сходни сброшены — и пехотинцы начинают осторожно выкатывать на берег орудия и передвижную технику. В это время вокруг них рвутся снаряды и мины, свистят осколки и пули. Пехотинцы тут же кидаются врассыпную, некоторые падают замертво в воду или на песок. А совсем неподалеку можно наблюдать другую картину: солдаты пытаются вытащить на ровное место завязшую в глубоком, рыхлом песке пушку, между тем как их товарищи переносят на руках тяжелые ящики со снарядами. Тем временем на соседних участках побережья высаживаются новоприбывшие десантно-штурмовые подразделения. Японцы переводят огонь в ту сторону, кося людей градом свинца. И люди падают — кто в воду, кто в черный песок; раненые пытаются укрыться за обломками или в воронках, которыми усыпано и изрыто все побережье...
По плану, на захват Ио отводилось пять дней. Однако к вечеру 19 февраля морские пехотинцы продвинулись в глубь острова не больше чем на четверть намеченного на тот день расстояния. При этом они понесли огромные потери: одних только раненых было эвакуировано с поля боя около тысячи семисот человек, а число убитых еще даже не успели подсчитать. Между тем на крохотном плацдарме — на юго-западном побережье острова высадилось около сорока тысяч солдат морской пехоты. Когда стемнело, корабли снова открыли огонь и вели его всю ночь без перерыва. Однако снаряды рвались в глубине острова: стрелять по передовым позициям японцев было по-прежнему небезопасно — в темноте можно было ненароком накрыть «своих». На рассвете с авианосцев взлетели пикирующие бомбардировщики и отправились «зачищать» демаскированные позиции противника. Бомбардировка продолжалась весь день и закончилась лишь с наступлением ночи. Но несмотря на это в тот день морские пехотинцы продвинулись в глубь острова совсем незначительно — где на 200, а где не более чем на 100 метров. Часть передовых укрепсооружений противника, представлявших собой вросшие в землю бетонные бункеры, уцелела — подавить их можно было лишь с помощью огнеметов или полевой артиллерии, расстреливая чуть ли не в упор. Но пушки еще надо было доставить на берег. А как, если затаившиеся в бункерах японцы открывали огонь по берегу при первой же возможности? 21 февраля наступление в глубине острова опять застопорилось, тогда как на побережье обстановка более или менее стабилизировалась. Неприятельские орудия били все реже, и уже не так метко. И американцы весь день напролет занимались тем, что выгружали танки и прочую бронетехнику. Теперь совсем другое дело: при поддержке танков сопротивление противника наверняка будет сломлено. Во всяком случае, прибытие бронетехники и артиллерии ободрило морских пехотинцев... Все это время авианосцы держались на некотором удалении от южной оконечности Ио, что, однако, не мешало самолетам подниматься в воздух точно по расписанию, больше похожему на плотный бесперебойный график движения пригородных поездов. Около 17 часов на экранах корабельных РЛС высветились неопознанные цели. Однако вскоре контакт с ними по непонятным причинам был потерян. Всего лишь на несколько минут! А ровно в 17 часов на полетную палубу «Саратоги», точно гром среди ясного неба, обрушился первый «самолет-самоубийца».
В начале XIII века в Китае правил могущественный монгольский завоеватель Кубилай-Хан. Впрочем, границы его царства простирались много дальше — на север, юг и запад. На востоке же ему оставалось покорить только крохотную Японию. Добраться до нее можно было только морем. И Кубилай-Хан повелел строить корабли — много кораблей. Так много, что, по свидетельствам китайских поэтов, горы стенали, когда полчища
Мысль создать подразделение летчиков-смертников созрела в умах японских главнокомандующих еще до войны. И вовсе не ради того, чтобы воздать дань уважения современным военным традициям. Для любого японца из касты самураев, как, впрочем, и для большинства простолюдинов, добровольное самопожертвование во спасение родины издревле было самым желанным концом. А наградой за это служила вечная слава на этом свете и место в раю, среди досточтимейших предков. И японское командование, надо заметить, как нельзя более удачно, улучив момент, сыграло на патриотических чувствах своих сограждан, особенно, когда положение Японии в войне заметно ухудшилось.
Летчики из подразделения смертников — камикадзе неизменно следовали лозунгу: «За каждый самолет — один корабль!». Иными словами, летчик-смертник, обрушиваясь на палубу американского корабля, был обязан либо уничтожить его, либо, по крайней мере, вывести из строя, сделав небоеспособным. Таким образом, в двух словах, предполагалось нанести американцам значительные потери, сломать их боевой дух и вынудить к отказу от дальнейших боевых действий.
Число добровольцев, желавших поступить в корпус камикадзе, превысило все мыслимые ожидания. И уж если добровольца зачисляли в смертники, он тут же удостаивался самых высоких привилегий и почестей, и среди прочего — бессмертной славы для себя, своих предков и потомков. При жизни камикадзе почитались как национальные герои, а перед последней атакой им разрешалось облачаться в священные одежды самураев. Что же касается профессионально-технической подготовки добровольцев, она была упрощена до минимума: ведь главная задача камикадзе заключалась в том, чтобы найти цель и, обрушившись прямо на нее, уничтожить. Бывало и так, что в корпус камикадзе принимали добровольцев из числа летчиков — но только никудышных. Хороших пилотов берегли для выполнения куда более сложных боевых задач. Вот почему до тех пор, пока обучение камикадзе летному мастерству качественно не улучшилось, первые атаки смертников были крайне не эффективны. Однако, как бы там ни было, такой способ атаки, и дальше мы это увидим, стал представлять для американских кораблей самую серьезную угрозу, особенно для авианосцев: ведь выполняя приказ, на них-то главным образом и нацеливались летчики-смертники.
21 февраля 1945 года около 17 часов на палубу тяжелого авианосца «Саратога» обрушились три самолета-самоубийца. И хотя повреждения оказались не очень серьезными, находиться в строю авианосец дольше не мог, а немного погодя двое камикадзе атаковали конвойный авианосец «Бисмарк-Си». В вечерних сумерках с других кораблей были отчетливо видны дымные шлейфы — черный посередине и белые по бокам, — тянувшиеся за обоими камикадзе. Они пикировали точно на цель, уже будучи сбитыми, угрожая унести с собой многие человеческие жизни. Авианосец озарили две яркие вспышки, а после еще одна, и еще... Ветер разнес по морю гулкие раскаты взрывов. Экипаж «Бисмарк-Си» стал спешно готовиться к тому, чтобы покинуть обреченный авианосец. Тот затонул спустя два часа и унес с собой жизни 350 моряков.
Других атак камикадзе близ Ио в тот день, похоже, больше не последовало. Ну а если смертники где и атаковали, то безуспешно.
День 23 февраля стал решающим в ходе операции по захвату Ио. Хотя японцы, засевшие в подземных бункерах, по-прежнему оказывали на редкость упорное сопротивление, американцы, перегруппировавшись, придумали новый способ, как подавить неуязвимую систему неприятельских укрепсооружений. Так, например, сто восемьдесят бункеров, расположенных у подножия вулканического конуса на юго-западной оконечности острова, были попросту наглухо завалены и укрывавшиеся там японцы оказались буквально замурованными заживо. Американцы заложили входы в пещеры бетонными блоками и засыпали сверху землей, разровняв бульдозерами. Впрочем, в иных местах японцам удалось-таки размуроваться. И тогда американцы начинали все сызнова. Поначалу они даже думали напустить в пещеры отравляющего газа, но, слава Богу, вовремя спохватились — иначе заодно с японцами были бы ненароком уничтожены попавшие к ним в плен морские пехотинцы. Словом, в тот день американцы замуровали сто восемьдесят пещер, оборудованных под огневые точки. Остальные же двести, оказавшиеся на поверку более или менее уязвимыми, были уничтожены огнеметами, тротиловыми шашками, пушечными снарядами и реактивными бомбами. Главная трудность заключалась в том, что бункеры демаскировались не сразу, а постепенно — лишь когда затаившиеся внутри японцы открывали огонь. И американцы несли потери даже на так называемых зачищенных участках. Тогда-то и пришло в голову прибегнуть к газовой атаке...
24 февраля вперед двинулись танки. Однако многие из них подрывались на минах, даже не успев вступить в бой. В тот день главной целью был ближайший к побережью Фатутсина аэродром. Подступы к нему были опоясаны разветвленной системой оборонительных сооружений, располагавшихся на участке шириной девятьсот метров и насчитывавших около восьмисот огневых точек. Снаружи бункеры запирались на толстую стальную дверь, а внутри каждого из них находилось по одному откатному орудию. Улучив момент, японцы отворяли дверь, выкатывали пушку и открывали огонь. Затем они закатывали пушку обратно и задраивали дверь наглухо.