Одиссея "Варяга"
Шрифт:
Через час, облегчивший душу Балк, что-то легкомысленно насвистывая уступил наследника докторам. Как он и предполагал, ротмистра за это время и след простыл, тот ускакал в Артур "доложить о бое и героизме Великого Князя Михаила генералу Фоку, и похлопотать о присылке дополнительного подкрепления". Ну, насчет подкрепления... Хорошо бы, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Может, с перепугу, Фока или Стесселя и уговорит прислать. Хотя в обещанную Петровичем и Вадиком дивизию, которую они
Кстати, Вадику нужно напомнить о необходимости назначения на перешеек Кондратенко, а то по этому пункту уже третью неделю от него тишина. В отсутствие ТВКМа эти умники - Фок и Стессель - мало того, что не снимут с крепости всех, кого можно перебросить на перешеек, они могут ведь Третьякова и меня в конец достать... Не дай бог не удержусь. Что сойдет с рук Михаилу, вряд ли спустят мне...
Так, а теперь надо найти Бурноса и уточнить, куда тот дел раненого японца, интересно было бы пообщаться с кем-то, столь похожим на голливудского ниндзя.
"Так, а вот и Бурнос нашелся", - повернулся Балк в сторону ставшего уже столь привычным взрыва ругани с характерным белорусским акцентом. Он даже успел заметить отлетающее в сторону с криком "WHY?" высокое тело в светлой куртке. Интересно, и чем же Бурносу не угодил "мириканский" корреспондент?
– Рядовой Бурнос, отставить!
– остановил приближавшегося к лежащему Джеку Лондону со сжатыми кулаками солдата Балк, - а ну быстро, доложить по форме, что у тебя опять стряслось?
– Да шта же эта такое, таварищу Балк?!
– с искренним возмущением начал Бурнос, - и так сегодня пока усе дралися, мане пришлось вытаскивать таварища Михаила, всего то паре узкоглазых и довелось приложить! Так тут еще эта скатина мириканская меня по матери лаять будет. Да еще с таким выражением морды, будто мне медаль вручает, а я значит, терпи?
– Джек, - на английском спросил у пытающегося подняться с земли американца Балк, - что вы сказали этому солдату?
– Я был настолько восхищен тем, что он не только привел с поля раненого kniazia Mikhaila, но и по дороге отбил нападение двух японцев, да еще и притащил одного из них в русские окопы... В общем, я ему сказал "умрем за царя"!
– Бурнос, Александр... Неужели для тебя "We will die for the Tsahr" похоже на "послал по матери"?
– удивленно спросил у белоруса ничего не понимающий Балк.
– Никак не похоже. А вот на "*б твою мать", очення даже похоже було.
– Yes, yes, exactly - "ijeb tvojiu mat'", - старательно по буквам выговорил Джек Лондон, которому удалось, наконец, встать на ноги.
– Опять начинает, зараза, - недобро нахмурившись, двинулся в сторону опасливо сжавшегося, но вставшего, однако, в боксерскую стойку, американца, Бурнос.
– Джек, какой идиот вам сказал, что это означает "умрем за царя"??
– спросил, быстро втискиваясь между драчунами и разводя их в стороны, Балк.
– Это Ржевский, - раздалось всхлипывание от пня, прислонившись к которому сидел закрыв глаза
– Yes, yes, лейтенант Ржевский, - подтвердил Лондон, - я у него еще две недели назад это выяснил. Тогда отбивали очередную атаку японцев. Они когда бегут в атаку кричат "Тенно хейко банзай", ну это я и сам знаю - "да здравствует император". А вот что означало "ijeb tvojiu mat'", с этим криком пулеметный расчет выкосил японскую роту, это мне уже Ржевский перевел - "умрем за царя"! Мистер Балк, ну почему вы смеетесь?
– Джек, умоляю, идите к Ржевскому, он сейчас у санитарного вагона, - корчась от смеха выговорил Балк, - и расскажите ему, до чего вас довела его интерпретация древнего русского боевого клича.
– Бурнос, - уже на русском обратился к солдату Балк, - Саша, будь ласка, проводи мистера американца к Ржевскому, он тебе все объяснит. И больше не стоит Джека бить, он и правда ни в чем не виноват. Лучше извинитесь перед ним вместе с поручиком, клоуны. "Умрем за царя", мать вашу...
– Теперь что касается вас, - Балк повернулся к Ветлицкому, - Я понимаю, рана в плечо это очень больно, а на груди наверняка еще хуже, кстати, что у вас там? Но плакать при подчиненных...
– Василий Александрович, да я не плачу, я смеюсь, - оторвал, наконец, руку от лица поручик, - но простите, я не мог удержаться, это было действительно смешно! Да, если бы вы видели лицо Лондона, когда он положив руку Бурносу на плечо... Эдакая одухотворенная возвышенность во взоре, и вдруг все это улетает после удара вверх тормашками! А больно мне, только когда я смеюсь! Что до груди - слава богу я не дама... Как вы учили: когда меня пырнули штыком, провернулся уходя с линии укола, и попробовал отвести арисаку предплечьем. Но немного не успел, маузер помешал, его как раз заклинило, а наган выхватить не успел... Хотя без вашей науки мне бы не грудную мышцу пропороли, а сердце, так что спасибо!
– Не стоит благодарностей. Весело тут с вами... Кстати, любезный, а давно ли японская артиллерия на севере так разгавкалась? Это ведь у третьяковцев, похоже. Я, пока мы с Михаилом Александровичем определялись, что-то не засек время.
– Да уж поболее часа, Василий Александрович.
– Ну-ка, немедленно порученца к Третьякову! Не нравится мне этот тамошний тарарам...
Однако послать кого-либо к соседу слева Балк уже не успел. Запыхавшийся казак на взмыленной лошади, не замедляясь, врезался в толпу солдат. Не обращая внимания на мат и пару выстрелов в воздух, которыми неостывшая после рукопашной пехота "приветствовала" его появления, он упал с лошади прямо под ноги Балка. Только теперь стало заметно, что гонец зажимает левой рукой, с зажатым в ней пакетом, пулевую рану на правой стороне груди. После безуспешных попыток разжать правый кулак, с намертво зажатыми в нем поводьями, те просто обрезали. Пока казачка, все еще остающегося без сознания, относили в медицинский блиндаж, Балк вчитывался в пропитанную кровью страничку, исписанную корявым почерком ужасно спешащего человека.