Одиссея "Варяга"
Шрифт:
– Что, собственно, и требовалось доказать...
– Спасибо, спасибо, сейчас иду!
– скороговоркой выпалил Макаров, которого не покидало чувство раздражения. И было от чего. Все пошло наперекосяк практически сразу после выхода в море. Для начала вместо шести броненосцев у него осталось пять. Вот ведь нашептал же ему черт с рассветом решить провести пару эволюций! Зачем? Корабли и так научились вполне сносно ходить и маневрировать отрядами. Но нет, надо было еще разок проверить, посмотреть. Посмотрел!
На перестроении в пеленг марсовые и сигнальщики "Орла" прохлопали сорванную штормом мину. Броненосцы Макарова
А останавливаться было нельзя! Макаров приказал Матусевичу перейти с "Ретвизана" на "Орел" с задачей возглавить спасательные работы и возвращение поврежденного броненосца в базу. Прикрыть его было поручено Рейценштейну. В итоге всей этой катавасии, его крейсера не только не удалось выслать вперед к Чухнину и Рудневу, они и пятерку броненосцев Макарова догнали всего то час назад, когда впереди уже развернулось сражение. С началом которого Степана Осиповича немилосердно выводила из себя недостаточная информация от Чухнина, а позже Руднева, ибо он не мог однозначно сразу представить картину происходящего. После депеши о смертельном ранении Григория Павловича, вместе с болью утраты пришло понимание, что даже получасовое опоздание его отряда может стоить флоту победы и серьезных потерь в корабельном составе. И дернул же Руднева нечистый сразу с крейсерами на Того наскакивать! Ведь предупреждал же. Просил ведь... И правда, мальчишка!
Потом начались сомнения в верности штурманской прокладки, из-за чего можно было и вовсе "опоздать на всю жизнь"... Но вот, кажется, все начинает вставать на свои места. Макаров в сопровождении Васильева вышел на правое крыло мостика, где к ним присоединился контр-адмирал Молас и старший офицер флагманского броненосца Семенов.
"Ну, чему быть, того не миновать...
– подумал Степан Осипович когда ветер донес до ушей отдаленные громовые раскаты, - Да, это главные калибры. Бьются. И бются жестоко... И машинное дергать сейчас бесполезно. Все делают что могут. Выше головы не прыгнешь. И так узлов 16 с небольшим идем. Дай Бог такой ход еще минут тридцать - сорок поддержать. Из "бородинцев" никто явно не отстает, и то славно".
– Команда пообедала? Прекрасно. Итак, господа адмиралы и офицеры... Боевая тревога! Все по местам. Боевой ордер согласно инструкции. Строим "фронт". Справа "Суворов" и "Александр", слева "Ретвизан" и "Цесаревич". По обнаружении Того - спускаемся на него, не меняя строя. Там чьи-то мачты, так? Ясно, что пока не разобрать. Поднять стеньговые! Что докладывают Рейценштейн и Ферзен?
– Ферзен передал координаты и курс японского головного броненосца, перед ним два трехтрубных броненосных крейсера. После чего японцы передачу забили. Рейценштейна и Рейна потом забили сразу, так что от них ничего не разобрали.
– Так, ясно... Примите румб правее, выйдем Того прямо
Хотя, думаю я, он уже не так быстр как у Бицзыво. Как-никак, а на контркурсе мы стреляем не хуже. Думаю, что наши ему все-таки наподдали изрядно. Да что там говорить! Молодцы: ведь двоих-то уже точно потопили. У нас только "Кореец" погиб... Царствие небесное... И Григорию Павловичу... Что Руднев?
– Все забито наглухо, Степан Осипович, даже позывных передать не успел. Разобрать ничего не смогли.
– Ну, хорошо, подойдем - увидим... Григорович, судя по его предыдущему докладу сейчас нам вряд ли поможет. Зря мы его транспорта встречать отправили. Когда Того драпать начнет, то мимо него, восточнее пробежит. А нам, ох как нужно, постараться никого не упустить! Так что биться нам предстоит, господа офицеры, себя не жалея. От Небогатова рожки да ножки остались - два корабля и те покалеченные, У Руднева тоже два, хоть и в порядке. Были, когда докладывал... "Россию" и "Рюрика", боюсь я, можно уже в актив не записывать, даст Бог, ошибаюсь...
Поднимите сигнал по отряду: "За Царя и Отечество! С нами Господь!" И, как только сигнал отрепетуют, свистать всех наверх, я хочу обратиться к команде.
Минут через пять, когда на юте строй моряков еще суетливо подравнивался, голос адмирала усиленный рупором, перекрыл все остальные звуки.
– Вольно...
Макаров, поставив рупор у ног, с крыши кормовой двенадцатидюймовой башни всматривался в лица своих офицеров и матросов. Глаза адмирала из-под козырька надвинутой до бровей фуражки смотрели сурово и спокойно. Порывистый ветер трепал полы его пальто и бороду... Говорят, что именно этот момент и попытался потом отобразить в бронзе наш знаменитый скульптор в монументе, который был воздвигнут после Великой войны в Кронштадте...
– Братцы матросы, господа офицеры, товарищи мои, Чудо-Богатыри русские! Вы все слышите этот гром, - рука адмирала вскинулась в указующем жесте, - Там наши братья бьются с врагом. Мы идем к ним на помощь, чтобы вместе истребить супостата. Раз и навсегда! Будьте же смелыми и стойкими, не посрамите чести матушки России, помните завет наших великих предков: "Сам погибай, но товарища выручай!"
Но сегодня погибель будет супостату! Японцы подло напали на нас, за что и будут биты. Жестоко и беспощадно. Ибо все, кто с мечем к нам придут, те от меча и погибнут! Вперед! За Веру, Царя и Отечество! С нами Бог, Чудо-Богатыри! УРА!
Тугой от ветра воздух, казалось, лопнул от рева сотен глоток. Громовое многократное русское УРА!, прокатывающееся над морем с юта флагмана было подхвачено на четырех остальных броненосцах и восьми сопровождающих их истребителях - "невках"...
– По местам! К бою!
Волна форменок и бескозырок схлынула с кормы флагмана, растекаясь по своим боевым заведываниям. Проводив их взглядом, адмирал неторопливо спустился по скобтрапу на палубу.