Одна и без оружия
Шрифт:
Виктор Николаевич проводил меня до дверей и напутствовал:
— Подумайте, только недолго. Не то поздно будет. Да, жаль, что не удался мой замысел. Крепким орешком оказался генерал Рожков. Такого не купишь ни за какие деньги. Теперь пусть сам кусает локти. Поздно будет ему, а не мне.
Приехав в свою контору, сразу же позвонил Толстобровову. Тот был на месте.
— Можете ко мне приехать? Есть важное дело.
— Буду через тридцать минут, — ни о чем не спрашивая, пообещал он.
Видно, почувствовал в моем голосе тревогу. А может, интуиция — у таких, как он, особое чутье к сгущающимся над головой тучам. Боится за свое кресло, потому и мчится на всех парах.
В кабинет вошел
— Я их упрячу в надежном месте, — разоткровенничался он со мной, — и потом предъявлю Рожкову ультиматум: он передает нам все документы со своим письменным заключением о том, что все это — липа, а я ему отдаю в целости и сохранности его людей.
— Да, это ход, достойный стратега, — сделал я ему комплимент.
Толстобровов подмигнул мне, давая понять, что похвалу принимает.
Как бы я ни относился к нему, но не мог не признать, что это действительно лучше любых силовых решений, которые я рисовал в своем воображении. Конечно, будь на месте Рожкова тот же Толстобровов, наплевал бы он на своих помощников и дал ход делу, дабы укрепить свое положение и свой престиж, а главное — выслужиться. Виктор Николаевич, насколько я понимаю, вылеплен из иного теста. Для него честь и долг, а значит, и его люди — превыше всего. Думаю, что на этом и хочет сыграть мой собеседник. Опрокинули с ним по стаканчику виски за успех предприятия, и он ушел. Мы договорились, что Толстобровов будет держать меня в курсе.
Ждать пришлось недолго. Скоро я вновь услышал его голос:
— Звоню, как и обещал. Наши с вами друзья в количестве трех человек прибыли благополучно и находятся в моем ведомстве. Но мне хочется, чтобы им отвели более удобное место, подальше от лишних глаз. У вас такое найдется?
— Дайте минутку подумать, — попросил я. Лучше всего поместить их в моем загородном доме.
Охрану, надеюсь, он даст. Придется ехать туда самому и устраивать их. Высказал ему свое предложение. Он одобрил и сказал, что выделяет для этой цели автобус и пятерых лучших своих орлов.
— Пусть автобус подъезжает к офису, а потом следует за моей машиной, — сказал я Толстобровову.
На том и порешили. Скоро наша колонна двинулась к месту назначения. По московским понятиям, это совсем рядом, всего 12 километров от окружной магистрали. Однако с учетом пробок на дорогах получается примерно час. На это время я и рассчитывал, открывая только своему секретарю, на всякий непредвиденный случай, где буду находиться и сколько времени займет: вдруг срочно понадоблюсь.
Мой трехэтажный домик с мансардой, просторной верандой и участком в 20 соток окружен фундаментальным забором. Две натасканные овчарки и не менее свирепая охрана из двух хорошо вооруженных, знающих свое дело парней придают этому райскому уголку вид неприступной крепости. Где Толстобровов найдет лучшую возможность спрятать заложников?
Когда я увидел этих троих, вылезающих из автобуса, то чуть не вскрикнул от удивления. Так называемый налоговый инспектор и фиктивный жених
— Учтите, люди опасные, — предупредил я его. — Выпускать в туалет и поесть только по одному, и то держать под прицелом.
— Не беспокойтесь, от нас никуда не денутся, не таких видали, — заверил меня охранник.
Толстобровов, видимо, уже проинструктировал их, так как двое сразу же встали у двери в комнату, еще двое остались на крыльце, а тот, кто получил ключ, начал работать «под общее руководство». Он прежде всего поинтересовался, где можно подкрепиться ему и ребятам: начальник обещал, что еды будет навалом, правда, строго наказал спиртного даже не нюхать. Я разрешил пользоваться всем, что здесь есть.
Не теряя времени, «мальчик» выгреб из холодильника колбасу, сыр, масло, нарезал крупными ломтями хлеб и пригласил к столу всех, кто был в комнате, включая и меня. Соорудив три солидных бутерброда, он деловито отомкнул дверь и отнес бутерброды пленникам. Еще два, но более крупных, выделил своим собратьям, скучающим на крыльце. Потом присоединился к нам. Я с большим аппетитом уплетал все, что было на столе. Непонятно, но стоит мне выехать за город, как меня охватывает зверский голод, и удовлетворить его не так-то легко. Тем более, что я уже успел выпить пару рюмочек «Смирновской» и теперь подумывал даже о своем НЗ, хранящемся в подвале. Это изделия домашнего приготовления, которые я закупил у одной женщины, профессора кулинарии: окорок, консервированные грибочки, огурчики и многое другое, к чему я прикасаюсь только при наличии именитых гостей. Что ж, сделаю исключение. Я уже готов был встать и направиться в подвал, но в это время на веранде послышался какой-то шум и звук хлопнувшихся на пол тяжелых предметов.
— Что они там, взбесились от бутербродов? Ну-ка глянь и приведи их в чувство, — обратился я к главному охраннику.
Он и сам навострил уши и уже двинулся к выходу до моего предупреждения. Но тут дверь резко распахнулась. За широкой спиной парня мне было не видно, кто там появился. Но парень, взмахнув руками, неожиданно отлетел назад и остался лежать плашмя.
У входа в боевой стойке стояла Оля…
Мне некогда было смотреть на сцену, где дебютировала подающая большие надежды молодая балерина. Под чарующую музыку Чайковского я внимательно разглядывала президента и его гостей, сидящих на противоположной стороне зала, в ложе номер один. Идея осенила меня, когда перед началом спектакля, в знак уважения к американским конгрессменам, оркестр Большого сначала исполнил гимн Соединенных Штатов, а потом — России. Но вот занавес открылся, на сцену высыпала стайка белых лебедей — и тут идея созрела окончательно.
Борис мог только помешать, поэтому, извинившись, я сделала вид, что мне нужно в туалет. Пройдя по длинным коридорам, я вскоре очутилась перед входом в правительственную ложу. Мне преградили путь два здоровых бугая с оттопыренными под модными пиджаками карманами и с трубками сотовой связи в руках.
— Здесь прохода нет, возвращайтесь на свое место, — предупредили они дуэтом.
Я протянула им свое удостоверение сотрудника спецслужбы и тоном, не терпящим возражений, почти приказала: