Одна из нас лишняя
Шрифт:
Страстная пронзительность этого взгляда, подумала я, должна безотказно действовать на женщин. Гладко зачесанные назад, блестящие волосы незнакомца открывали хороший лоб, который он, едва переступив порог, стал промокать вынутым из кармана брюк платком.
— Слава, привет, — Юрий Анатольевич протянул ему руку.
Я как ни в чем не бывало вышла из-за своего укрытия и снова устроилась в кресле. Я почувствовала, что Слава, как назвал его Юрий Анатольевич, проводил меня подозрительным взглядом.
— Познакомьтесь, это Евгения Максимовна…
Легкой пружинистой походкой Борщев (я поняла, что это именно он) подошел ко мне и, как бы поправляя свои и без того прилизанные волосы, коснулся их кончиками пальцев.
— Очень приятно, — улыбнулся он, — к сожалению, мы с Юрой должны идти.
— Не смею вас задерживать, — произнесла я.
Какая-то не то настороженность, не то растерянность засквозила в его томном взгляде.
Юрий Анатольевич попрощался с сыном, кивнул мне, подхватил свой чемодан и, жестом пригласив Борщева, вышел из комнаты. Вячеслав Михайлович у самой двери оглянулся и снова посмотрел на меня.
Весь следующий день Никита провел дома за мольбертом, поэтому у меня появилась возможность отдохнуть, посмотреть новые фильмы, сходить за романами для тетушки Милы, которая проглатывала детективную литературу с такой же легкостью и быстротой, как Робин Бобин — все съедобное и несъедобное.
На другой день — снова «Кавасаки», сумасшедшие гонки, «Тотем», безалкогольное пиво, — короче, ничего интересного. Вечером сдала Никитушку с рук на руки его мамочке.
Следующим вечером, в пятницу, моего подопечного потянуло на проспект… Там царило шумное веселье. Уже на подходе к тарасовскому Арбату можно было слышать слитный гул человеческих голосов, зыбкое эхо которых служило фоном для популярных мелодий и песенных шлягеров «живых» оркестров, развлекавших публику в многочисленных кафе.
Фланирующие по проспекту граждане с интересом и, как мне показалось, даже с завистью косились на удобно устроившихся за столиками отдыхающих. На террасах кафе под ритмичную, «заводную» музыку освещаемые бегущим разноцветьем огней кривлялись и тряслись в оголтелом танце подвыпившие парни и девицы. Некоторые из представительниц прекрасного пола смело вступали в вокальное соревнование с льющимися из динамиков голосами эстрадных певцов и певиц.
Мы направлялись к пересечению Немецкой и Горького — месту тусовки формалов и неформалов всех регалий и званий.
— Вот бы промчаться здесь на «Кавасаки», — мечтательно произнес Никита, — то-то было бы шума и разговоров.
— Кто же тебе мешает? — иронично спросила я.
Он поморщился, словно съел полдюжины лимонов, и покосился на группу милиционеров, стоявших возле служебной «шестерки».
— Менты такую погоню организуют!.. — Он немного помолчал, потом добавил:
— Ты не думай, я не боюсь.., мотоцикл отберут — жалко.
— Да я не думаю.
— Жень, а Жень, у меня к тебе просьба есть, — Никита
— Будь добр, выражайся, пожалуйста, яснее, — я остановилась и вопросительно посмотрела на него, уже зная, о чем пойдет речь.
Как оказалось, я не ошиблась.
— Ну ты же знаешь, Поручик сейчас не появляется у Консы.., благодаря тебе, — Никита через силу выталкивал из себя слова, — я бы хотел покататься немного один.., ну, то есть не один, конечно.., с Никой…
— Я думаю, это можно будет устроить, — я улыбнулась, видя, какой надеждой загорелись его глаза.
— Правда?
— Конечно. Только при одном условии.
— Каком?
— Я вас буду сопровождать на другом байке.
— Я попрошу у Карла, он не откажет.
У Сергея Карлова — Карла — был старенький одноместный «Судзуки», не один раз разобранный до последнего винтика и любовно собранный вновь. Он, конечно, уступал в скорости Никитиному «Зефиру», но я решила, что смогу не отпустить его далеко от себя, если ему вдруг в голову придет мысль поиграть со мной в догонялки.
— Идет, — согласилась я.
Только мы устроились в кафе, где музыка не так резала уши, как запиликал сотовый, предусмотрительно врученный мне Юрием Анатольевичем в тот день, когда я согласилась охранять его сына.
Звонила мама Никиты и просила меня срочно приехать к ним домой. Сегодня должен был вернуться Юрий Анатольевич, и сначала я подумала, что он хочет поскорее повидаться с сыном, но потом эта мысль оставила меня — уж слишком официальным был тон Людмилы Григорьевны.
— Пиво отменяется, твоя мама желает меня срочно видеть.
— Может быть, я… — начал было Никита.
Я отрицательно покачала головой.
— Ты — со мной, а я — с тобой. Погнали.
— Погнали, — уныло согласился Никита.
Возле дома на Провиантской стоял внушительных размеров «Додж» стального цвета, чем-то напоминавший дорогой элитный гроб. Кроме Людмилы Григорьевны, нас ждал еще один человек. Невысокий, плотный, круглолицый, с большими загорелыми залысинами, он поднялся навстречу мне из кресла. На нем был свободный дорогой костюм и шелковая сорочка без галстука.
— Дядя Коля! — обрадованно произнес Никита, пожимая ему руку.
— Привет, Ник, — он сжал Никиту в своих крепких объятиях и, кивнув мне, представился:
— Овчаренко Николай Анатольевич, брат Юрия, Никитин дядя.
В его небольших умных глазах я прочла тревогу и озабоченность.
— Присаживайтесь, Евгения, — Людмила Григорьевна указала мне на кресло, — а ты, Ник, иди пока к себе, нам нужно поговорить.
— А где папа? — Он вопросительно посмотрел на мать, потом на дядю.
— Он задерживается, иди.
Людмила Григорьевна подождала, пока Никита уйдет, и голосом, в который вложила массу трагизма, произнесла:
— Мой муж пропал…