Одна минута и вся жизнь
Шрифт:
— Ты спишь, Данка?
— Нет. Поехали ко мне домой. Я устала.
— Как скажешь.
Виталий разворачивает лимузин и едет в сторону Парголово. Дана молча смотрит в окно. Снег падает, падает, а она думает о том, что сейчас увидит свой дом.
— Сюда?
Виталий останавливается возле знакомого поворота. Дана кивает — сюда. Вот знакомая дорога. Вот пост охраны.
— Куда вы направляетесь?
Молодой охранник заглядывает в салон. Дана узнает его. Это он отвозил ее в аэропорт — когда-то давно.
— Я домой.
Охранник на минуту цепенеет, потом расплывается в улыбке:
— Рад вас видеть, Дана Вячеславовна. У вас все в порядке в доме, мы следили.
— Спасибо.
Машина едет дальше. Дана думает о том, что скоро весна, а потом лето. Аннушка больше никогда не увидит лета. Никогда не войдет в этот двор, не покатается на качелях, которые соорудил для нее Стас. Страшное слово — «никогда». Дана понимает, что месть свершилась. Но боль не ушла.
— Красивый дом.
Виталий осматривается. Здесь несколько лет жила Дана — с другим. И была с ним очень счастлива.
— Сад разбил Стас. И качели сделал. Для Ан-нушки…
— Дана…
— Идем в дом, Виталька. Холодно.
Она открывает замки и входит. Дом встречает ее восторженной тишиной. Дана включает свет и идет наверх, в спальню. Она снимает туфли, платье, переодевается в свой халат. Она скучала по этому дому, и дом скучал без нее. Дана идет по комнатам. Вот рисунок на столе Аннушки. Там они все сидят на скамейке. Дана спускается по лестнице.
И тут она замечает Витальку. Он стоит в холле и смотрит на нее. В его глазах тоска и безнадежность.
— Чего ты, Виталик?
— Ты все еще любишь его.
— Конечно. И никогда не перестану любить. Но его больше нет. Понимаешь? Я говорю это сама себе и тебе: его больше нет. И Аннушки нет. И Лидии Петровны. Остались только я и Лека. И ты.
— И ты согласна выйти за меня замуж?
— Мы можем попробовать. Со мной непросто, Виталька. Я ведь сумасшедшая.
— Ты всегда была такая, мне не привыкать.
— И я не самая добрая женщина.
— Терпеть не могу добрых.
— И у нас, возможно, ничего не получится.
— У нас в любом случае останется наша дружба.
— Скрепленная кровью.
— Точно. Ты помнишь нашу клятву вендетты?
— Мы все ее помним. — Дана улыбается. — Мы приняли правильное решение — тогда.
— Я никогда в этом и не сомневался.
— Я хочу спать. Ты можешь лечь в комнате для гостей — она там, в конце коридора.
Дана уходит в спальню, а Виталий бродит по дому. Вот гостиная. Он зажигает свет. На каминной полке стоят фотографии. Виталий берет в руки портрет светловолосого мужчины.
«Он красив, под стать Данке. А еще, Вадик говорил, он был классным парнем. И он сделал ее счастливой. А я? Что я могу предложить ей, кроме своей любви? Но я не могу без нее».
Он поставил фотографию обратно на полку.
— Ты слышишь меня? Я люблю ее. Я не могу без нее. Когда-то ты отнял Дану у меня —
Внезапно фотография Стаса с треском падает. Виталий не верит своим глазам — он собственноручно поставил ее крепко и надежно.
— Ладно, старина. Думаю, мы с тобой поладим.
Виталий поднимает фото и ставит на место. Потом поднимается наверх и входит в комнату для гостей. Ему до чертиков надоел смокинг, и он с наслаждением снимает его, долго моется в душе и укладывается спать. Комната настороженно присматривается к нему, но Виталий слишком устал, чтобы это заметить.
Сергей Иванович Градский почувствовал себя плохо ночью. Его сразило какое-то странное недомогание. Вроде бы и не болит ничего, и вместе с тем не хочется двигаться. Сергей Иванович никогда не хворал, — если не считать нескольких случаев банального триппера, подцепленного на заре туманной юности. Поэтому недомогание встревожило его. Он утром собирался вылететь в Питер. Он хотел увидеть Анну, все эти дни думал о ней, вспоминал каждую черточку ее лица, запах ее волос, вкус губ… И тут — такая неприятность.
«Простыл я, что ли? — Сергей Иванович прислушивается к себе. — Так невовремя! Анна, моя королева! Господи, значит, вот как это бывает? Наверное, я ничего не понимал в жизни. Все прошло мимо меня».
Сергей Иванович вызывает Константина. Он уже решил, как поступит с ним. Не дай бог, Анна узнает о том, что содержала та папка! А Костя хоть и верный слуга, но слишком многому был свидетелем. Поэтому судьба его решена.
— Звали, босс?
— Звал. Я заболел. Ты обменяй билеты на более ранний рейс. Хочу попасть в больницу пораньше, прямо с самолета. В обед у меня встреча назначена.
— Сейчас займусь. Звонил дворецкий. Спальню закончили.
— Ну и отлично. Ступай.
«Я добьюсь ее и женюсь. И она родит мне сына. Наследника. — Сергей Иванович давно забыл об Антоне. — Скорее бы домой. Эта должность становится мне в тягость. Шут с ней, вложу деньги в нового претендента — и хватит с меня».
В самолете Сергей Иванович почувствовал себя совсем больным, но заехал домой и оглядел новый интерьер спальни. Потом поднялся наверх и взял из коллекции небольшую шкатулку черного дерева, инкрустированную бирюзой, в которую положил изум-рудную лягушку Фаберже.
«Ей понравилось это украшение. Если не смогу с ней встретиться, передам через Костю. Да, он мне еще нужен. Впрочем, дело терпит».
Больница произвела на Сергея Ивановича гнетущее впечатление. Молодой деловитый врач осмотрел его, потом углубился в изучение анализов. С каждой минутой лицо его все больше хмурилось.
— Здесь нужен токсиколог. — Он встал. — Подождите минутку, сейчас он будет.
Токсикологом оказался тучный пожилой мужчина с пронзительным взглядом глаз-изюмин.