Одна обещанная ночь
Шрифт:
– Да, – теперь уже мои зубы стиснуты.
Его тускнеющая улыбка переходит в хитрую усмешку, а глаза искрятся:
– Я не стану просить прощенья, но, к счастью для тебя, сейчас я готов.
С этими словами он поднимает меня, получая еще больший контроль, и отстраняется, прежде чем толкнуться в меня, удерживая себя глубоко и протяжно простонав, содрогаясь во мне.
Это дает необходимый эффект.
Я бьюсь в конвульсиях в его руках, тело становится слабым, мозг отключается и руки, наконец, разжимаются, отпуская его волосы. Я не пытаюсь, но моя внутренняя стена распадается под ним с каждой его пульсацией, растягивая волны удовольствия,
В то время как я достаточно счастлива быть зажатой между ним и холодильником, слабая и беспомощная, Миллер решает, что он не так счастлив держать меня тут. Он опускается на пол, я оказываюсь распластанной на его груди, а потом он переворачивается так, что я под ним. Он смотрит, как я пытаюсь совладать с прерывистым дыханием, накрывает ртом мой сосок и всасывает его сильно, прикусывая и рукой поглаживая кожу вокруг.
– Рада, что отдалась на мою милость? – спрашивает Миллер, и, судя по голосу, он уверен в моем ответе.
– Да, - выдыхаю, сгибая ногу, и ищу силы, чтобы поднять руку и погладить заднюю часть его головы.
– Конечно, рада, – он прокладывает дорожку поцелуев вверх по моему телу, пока не останавливается у моих губ, ласково покусывая. – Время принимать душ.
– Оставь меня здесь, - фыркаю я, распластывая руки по сторонам. – У меня нет сил.
– Ну, я сделаю всю тяжелую работу. Я ведь говорил, что буду преклоняться тебе.
– Еще ты говорил, что будешь меня трахать, – напоминаю ему.
Он отпускает мою губу и отстраняется, старательно размышляя:
– Еще я говорил, что сначала объезжу тебя.
К своему удивлению, я даже не краснею:
– Думаю, мы с уверенностью можем сказать, что ты можешь вычеркнуть этот пункт из своего списка, так что теперь можешь меня трахнуть, – какого черта со мной творится?
Очевидно, Миллер задался тем же вопросом, потому что его темные брови шокированно взлетают вверх, только он ничего не говорит. Возможно, я лишила его дара речи. Он хмурится немного, когда скатывается с меня, стягивает презерватив и вытирает ступни, после чего быстро поднимает меня и уже традиционно обхватывает мой затылок. Потом ведет в свою спальню.
– Поверь, ты не захочешь, чтобы я тебя трахнул.
– Почему?
– То, что мы сейчас разделили, было намного приятнее.
Он прав, и хотя знаю, что это моя глупость, не хочу добавлять Миллера в список своих бессмысленных встреч.
– Твоя кухня разгромлена, – я указываю на залитый шоколадом пол и холодильник, но он не смотрит в указанном направлении, вместо этого толкая меня вперед.
– Не могу смотреть, – его взгляд становится темным, и он качает головой. – Я не усну.
Не могу сдержать улыбку, хотя и знаю, что ее не оценят. Он маньяк чистоты. У него странные привычки переставлять вещи, но побывав здесь и увидев идеально аккуратный гардероб, думаю, он, может быть, даже немного свихнулся на порядке.
Только когда мы пересекаем вход в его спальню, я собираюсь с силами и прохожу по комнате. Я немного шокирована, но справедливость сказанного останавливает меня от комментариев. Он такой сильный и безупречно сложенный, истинный мужской шедевр, и ощущается он так же хорошо, как и выглядит. Стоя у двери в ванную, я оборачиваюсь назад на его спальню и быстро прихожу к неутешительному заключению. Мои ступни испачканы в шоколаде. Его нет. Он не хотел пачкать свой ковер. Он копошится в ванной, с щепетильностью относясь к тому, куда кладет вещи – полотенца, туалетные принадлежности –
– После тебя, - он протягивает руку, приглашая меня проходить в огромную душевую кабину.
Я сомневаюсь, но, тем не менее, нахожу в себе силы сфокусироваться и двигаться вперед, голой и испачканной в шоколаде. По пути бросаю взгляд на бесстрастное лицо. Он абсолютно собран и холоден, полная противоположность тому, кем был всего пять минут назад.
– Спасибо, - бормочу я, вставая под горячую воду, и сразу же смотрю вниз, наблюдая, как у ног собирается вода шоколадного цвета. Пару секунд стою одна, не поднимаю взгляда до тех пор, пока в поле зрения не появляются его ноги. Даже они совершенны. Взглядом начинаю медленно подниматься вверх по его телу, изучая каждый идеальный, крепкий дюйм тела, пока он выдавливает гель для душа на ладонь. Эти ладони в любую секунду могут оказаться на мне, хотя, судя по взгляду на его лице, жаркой сцены в душе не будет. Он слишком сосредоточен на пене в своих руках.
Не сказав ни слова, он приседает передо мной на корточки и начинает втирать гель в мои бедра, не спеша смывая шоколад. Я просто молча наблюдаю, только от тишины становится неуютно:
– Чем ты зарабатываешь на жизнь? – спрашиваю, пытаясь разрушить неловкую тишину.
Он замирает, но быстро возвращается к своим действиям:
– Не думаю, что нам стоит разговаривать на личные темы, учитывая наше соглашение, Ливи, - он не смотрит на меня, предпочитая продолжать уделять все свое внимание моему мытью. Жалею, что не промолчала, потому что эти слова совсем не уменьшили мое и без того нелегкое положение; я просто чувствую себя еще более неловко. Я пытаюсь о нем больше узнать, но он прав. Жить мне от этого легче не станет, просто сделает ситуацию более комфортной, какой она и должна быть.
Он продолжает водить великолепными руками по моей коже, не говоря ни слова и даже не глядя на меня. После нашей интимной близости, теперь все сложно и неприятно. Как будто мы чужие. Ну, так и есть, только мужчина, стоящий передо мной на коленях, единственный на всем белом свете человек, с кем я разделила себя. Не свое прошлое или проблемы, а свое здравомыслящее тело и свою уязвимость. Он заставил меня поставить под сомнение мое отношение к жизни и к мужчинам. Он соблазнил меня ложным чувством безопасности, а теперь ведет себя так, как будто это работа, не удовольствие.
Я растеряна, хотя и не должна быть. Знала ведь, что это сделка, только его нежность и тот факт, что он абсолютно меня не трахал, возможно, дали мне ложную надежду на что-то большее, и это мерзко. Он, действительно, чужой и от этого непредсказуемый, угрюмый и пугающий.
Поток моих мыслей прерывается, когда его руки касаются моих плеч, то, как твердость его больших пальцев впивается в мою плоть, восхитительно. И сейчас он смотрит на меня, лицо по-прежнему бесстрастно, его волосы насквозь промокли и под тяжестью воды кажутся длиннее. Наклонив лицо, он целует меня осторожно, но сладко, прежде чем вернуться к мытью моего тела.