Одна обещанная ночь

Малпас Джоди Эллен

– Скажи, чего ты хочешь.

– Информацию, – храбрость исчезает при виде его поджатых губ и стиснутых скул, но я нахожу в себе силы продолжить. – Твои привычки.

– Мои привычки? – он поднимает брови, в практически предупреждающем жесте.

Осторожно продолжаю:

– Ты очень… – останавливаюсь, грамотно подбирая слова. – Точный.

– Ты имеешь в виду аккуратный?

Это больше, чем аккуратность. Это навязчивость, но у меня складывается такое чувство, что он чувствителен в этом вопросе.

– Да, аккуратный, – смягчаюсь я. – Ты очень аккуратный.

– Я беспокоюсь о том, что мое, – он тянется и прикусывает мой сосок,

от чего я подпрыгиваю на нем. – А ты теперь моя, Оливия Тейлор.

– Да? – произношу шокировано, хотя внутри я счастлива. Хочу принадлежать ему каждую секунду каждого дня.

– Да, – просто говорит он, берет меня за талию и тянет к себе до тех пор, пока наши лбы не соприкасаются. – Ты тоже моя привычка.

– Я привычка?

– Вызывающая зависимость привычка, – он целует меня в нос. – Привычка, от которой я не собираюсь избавляться никогда.

Без колебаний даю ему знать свои мысли о нем и его новой привычке:

– Ладно.

– Кто сказал, что у тебя есть выбор?

– Ты сказал, что никогда не заставишь меня делать то, чего я не хочу, – напоминаю ему.

– Я сказал, что никогда не заставлю тебя делать то, что я знаю, ты делать не хочешь, а я знаю, что ты, на самом деле, хочешь быть моей привычкой. Так что это бессмысленный спор, не согласна?

Бросаю на него полный злости взгляд, озадаченная таким ответом.

– Ты наглый.

– У тебя проблемы.

Я отодвигаюсь на его коленях:

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю. Он меня предупреждает?

– Давай поговорим про вчерашний вечер, – он предлагает, так, как будто мы собираемся обсудить, куда пойти обедать. Я тут же настораживаюсь, и то, что я прижимаюсь к его груди и прячу лицо в изгибе его шеи – явный тому признак.

– Мы уже говорили об этом.

– Не совсем. Я так ничего и не узнал о твоем безрассудном поведении, Ливи, и от этого мне немного некомфортно, – он отрывает меня от своей груди и удерживает на месте. – Когда я с тобой разговариваю, ты смотришь на меня.

Держу голову опущенной:

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Не прокатит, – он передвигается, устраиваясь удобнее. – Объяснись.

– Я напилась, все, – я не специально, но, стиснув зубы, смотрю на него раздраженным взглядом. – И прекрати разговаривать со мной, как будто я нашкодивший ребёнок.

– Тогда не веди себя так, – он совершенно серьезен. Я в шоке.

– Знаешь что? – я отталкиваюсь и вылезаю из ванной, а он не делает ничего, чтобы меня остановить. Он просто ложится обратно, расслабленный и совершенно не впечатленный моей маленькой истерикой. – Ты может и заставляешь меня чувствовать себя потрясающе, говоришь красивые слова, занимаясь со мной любовью, только когда ты ведешь себя вот так, весь…весь…весь…

– Весь какой, Ливи?

– Ты лицемерный придурок! – кричу в отчаянии.

Его это совсем не трогает.

– Скажи, почему ты исчезала. Где ты была?

От его требовательных вопросов ярость только усиливается…и отчаяние.

– Ты сказал, что никогда не заставишь меня делать то, чего я не хочу.

– То, что, я знаю, не хочешь. Я вижу, как что-то тяготит мою сладкую девочку, – Миллер дотрагивается до меня рукой. – Позволь мне облегчить это.

Несколько секунд смотрю на его руку, в голове проносится только одна тревожная мысль. Он снова оставит меня, если я когда-нибудь расскажу.

– Ты не сможешь, – разворачиваюсь

и ухожу босиком. Я не могу это выдержать. Миллер Харт словно поездка на американских горках, бросает меня из неописуемого наслаждения в несказанную ярость, от уверенности к робости и нервозности, из искренней радости в мучительную боль. У меня неизменно два пути, и хоть я прекрасно помню свои чувства, когда он оставил меня в прошлый раз, отчаяние хотя бы было закономерным. По крайней мере, я знала, где находилась. В этот раз решать буду я.

Мокрая и замерзшая, я открываю нижний ящик комода и забираю свои трусики, сумку и туфли, после чего спешу в его гардеробную и хватаю первую попавшуюся рубашку, до которой дотягиваюсь, набрасываю ее на плечи и ставлю на пол туфли. Надев белье и натянув туфли, срываюсь, пробегая по спальне, коридору и гостиной, отчаянно скрываясь от его давящих вопросов и осуждающего тона. Я понимаю, что вела себя безрассудно прошлой ночью. Моих ошибок более чем достаточно, но ни одна из них не является такой масштабной, как мужчина, которого я только что оставила в ванной. Не знаю, о чем я только думала. Он не поймет.

Рванув к входной двери, начинаю успокаиваться, как только рука соприкасается с дверной ручкой. Только я не могу повернуть ее. Дверь не заперта, я могу уйти, если захочу, но вот мышцы игнорируют приказ мозга открыть дверь. И все потому, что мозг посылает более сильную команду вернуться и заставить его понять.

Смотрю на свою ладонь, мысленно желая, чтобы она повернула ручку. Но она не поворачивает. И не повернет. Прислоняюсь лбом к блестящей поверхности черной двери, глаза зажмурены, пока я борюсь с противоречивыми командами в голове и в отчаянии переминаюсь с ноги на ногу. Я не могу уйти. Мое тело и голова не готовы переступить через этот порог и оставить позади единственного мужчину, с которым я когда-либо была связана. Я не позволяла этому случиться. Это было непреодолимо.

Разворачиваюсь, спиной прижимаясь к двери, и смотрю на Миллера. Он стоит, тихо наблюдая за мной, абсолютно обнаженный и полностью мокрый.

– Ты не можешь уйти, так ведь?

– Не могу, – всхлипываю я, ноги становятся слабыми, так же, как и мое влюбленное сердце, и отказываются дальше держать меня, так что я сползаю вниз по двери до тех пор, пока пятая точка не соприкасается с полом. Злость превращается в слезы, и я беззвучно плачу, последняя защита испарилась. Позволяю безысходности утекать сквозь пальцы, а последняя стена ломается под пристальным взглядом сбитого с толку Миллера Харта. Проходит как будто вечность, хотя на самом деле всего несколько секунд, после которых он поднимает меня с пола и несет обратно в свою постель. Он ничего не говорит. Садится на край, снимает с меня туфли и трусики, стягивает с моих плеч и рук свою рубашку, в то же время тянется ко мне и целует щеку.

– Не плачь, сладкая, – шепчет Миллер, швыряет рубашку на пол, что так на него не похоже, и опускает меня на постель. – Пожалуйста, не плачь.

Его просьба имеет обратный эффект, и еще больше слез бежит, его обнаженный торс становится таким же мокрым, как и мое лицо, так как он прижимает меня к себе, ласково целую в макушку тут и там, умиротворяющее мурлыча. Я начинаю успокаиваться, и всхлипы стихают в его тепле, пока он меня держит, тихий шепот его голоса заполняет мои уши.

– Я не сладкая девочка, – шепчу ему в грудь. – Ты продолжаешь называть меня так, хотя не должен.