Однажды играли
Шрифт:
Кстати, стрелял я в комнате. А в соседней комнате спал отчим. Он не проснулся от грохота. Или не счел нужным реагировать. Он хладнокровно относился к моим огнестрельным экспериментам.
А в тот вечер, после демонстрации оружия врагам, я еще раз “прокрутил в мозгах” происшедшее и запоздало ужаснулся возможным последствиям. И поклялся больше с “этой штукой” на улице не появляться.
Конечно, и в том случае рука в последний момент могла дернуться в сторону. Но ведь парней-то была куча: зацепило бы не одного, так другого...
Да, к счастью так вышло, что не убил я ни одного живого существа крупнее
Одна наша охота с дядей Мишей запомнилась мне, как история, состоявшая из сплошных неудач.
Был сентябрь, и было мне, как помнится, пятнадцать лет. Мы в середине дня отправились на какое-то озеро. Не помню, на какое, знаю только, что по Червишевскому тракту. Взяли ружья, рюкзаки с едой и одеялами и фанерный садок с нашей подсадной уткой Настей. Ноша была немалая, а путь – километров двадцать...
Выйдя за город, мы поголосовали нескольким машинам, но те обгоняли нас не снижая скорости и обдавая бензиновым дымом.
Дядя Миша шепотом матюкался и шагал на своих длинных ногах, по-петушиному дергая головой на худой морщинистой шее. Я старался не отставать, путаясь в широченных отогнутых голенищах сапог отчима.
Километрах в пяти от города нас догнала новенькая черная “Победа”. Без всякой надежды дядя Миша вскинул руку. “Победа” притормозила рядом с нами, я увидел через стекло холеное лицо водителя. Тот глянул на нас, на сидевшего рядом пассажира, оба рассмеялись, и автомобиль рванул вперед, взметнув брызги из размытой колеи.
– Чтоб тебе, паразиту, шину проколоть! – сказал дядя Миша и добавил еще несколько слов.
И блестящая черная “Победа” проколола шину. Мы догнали ее через полчаса. Машина стояла у обочины, шофер и пассажир угрюмо возились с домкратом и запаской. Сделали вид, что не замечают нас. Мы их тоже “не заметили”. Но, конечно же, даже наши спины выражали злорадное торжество.
Однако это была наша единственная (да и то относительная) радость в той охотничьей эпопее.
К озеру мы пришли под вечер. Дядя Миша рассчитывал переночевать в известной ему охотничьей избушке, а на зорьке выбрать на берегу место и пострелять уточек, когда у них начнется утренняя тяга.
Избушку мы нашли, но оказалось, что в ней обитает артель мужичков, занятых на озере рыболовным промыслом. Нас ночевать они не пустили, отговорившись тем, что все места на нарах заняты, а им завтра рано вставать на ловлю, поэтому ночью они должны спать нормально, а не в тесноте и духоте.
– Так что уж извините...
Мы “извинили”, потому что ничего другого не оставалось. Хотя поведение рыбаков было грубейшим нарушением охотничьих обычаев и гостеприимства. Тем более, что избушка принадлежала не им, а была построена для всех.
Когда мы отошли, дядя Миша пообещал “поджечь эту хибару вместе с этими сволочами”. Но ничего он, конечно, не поджег. Ночь мы провели у костра, кутаясь в одеяла. Несмотря на огонь было зябко, я почти не спал. И не чувствовал никакой романтики.
На рассвете мы устроились в береговых кустах. А перед этим, зайдя в воду насколько позволяли сапоги, высадили в тростнике
Было холодно, влажно, пахло болотом. Меня не оставляло ощущение, что я трачу время бездарно и скучно. Даже чистое солнце, вставшее над озером, не обрадовало меня.
Наконец дядя Миша (к моей тайной радости) сказал, что “ни черта мы тут больше не высидим”. И мы пошли доставать Настю, которая последние полчаса, укрывшись в тростнике, вообще не подавала голоса.
Насти не было. Была только привязанная к жерди веревочка.
Поиски не принесли успеха.
И мы побрели обратно – не только без добычи, но еще и понеся потерю. Я волок на ремне пустой Настин садок. И предвидел объяснения с отчимом. Хотя в общем-то виноват был дядя Миша – он считался главой экспедиции и он привязывал Настю...
От большой досады на полпути, у старого деревенского кладбища, мы несколько раз выпалили по воронам, которые галдели в вековых березах. И опять не попали. Да и не было желания попасть. У меня-то уж точно...
Минут через пятнадцать, шагая за дядей Мишей с тулкой под мышкой, я обнаружил, что стволы смотрят ему в спину, и торопливо отвел их. Не я отвел – судьба. Потому что левый курок был взведен и в левом же стволе оказался невыстреленный патрон. Как это могло случиться, не понимаю до сих пор. Воспитанный отчимом в строжайших правилах ружейной безопасности, я всегда эти правила выполнял скрупулезно. Что в те минуты на меня нашло? Как я мог забыть о курке и патроне? Неловкое движение, и... жутко представить, что было бы дальше.
Я украдкой сунул патрон в патронташ на поясе и мягко спустил курок. Дядя Миша ничего не заметил.
...Удивительно, что отчим ругался из-за Насти не сильно. Вернее совсем не ругался, а только горько иронизировал по поводу моей охотничьей бездарности.
Сильно была огорчена мама. Она любила Настю. Та жила на кухне, в деревянной клетке, и почти каждое утро приносила яичко. Оно было по форме длиннее куриного, а по вкусу не отличалось.
Я тоже жалел Настю. Своим глупым бегством она обрекла себя на гибель. С дикими собратьями она, домашняя, улететь на юг не сумеет. И ждет ее судьба известной Серой Шейки, только без счастливого конца...
Поход с дядей Мишей был моей предпоследней охотой. А последней – неудачная попытка добыть зайца.
Это случилось уже в десятом классе. Был ноябрь, выпал снег. Отчим сказал, что недалеко от города, в леске за аэродромом, его приятели видели на свежем снегу много заячьих следов. И посоветовал мне и моему другу Валерию Федюкину сходить туда, испытать охотничью удачу.
Мы пошли на лыжах, прихватив заслуженную тулку отчима и патронташ. Выбрались за город, на край аэродрома, и сдуру направились было к синеющей вдали полоске леса через заснеженное лётное поле. Какой-то дядька в тулупе – в полуверсте от нас – выпалил ракетой и замахал флагом: валите, мол, в сторону, идиоты. Мы отвалили. А то еще заберут куда-нибудь...