Однажды осмелиться…
Шрифт:
— What do I have to do? — и кольцо янтарное Алене сует.
А Алена смотрит сквозь стекло, как переваливается черная тушка, оторваться не может. Принял у Кэтрин кольцо, тяжеленькое.
Первым Дэвид очнулся:
— То catch up to him!
И они все трое разом сорвались, похлопали дверцами.
— Куда! Ливень!
Не слышат.
Бегут по черному полю: Дэйв впереди, дамы следом. А еще раньше всех — пингвин.
Достал зонт из багажника, раскрыл. Пошел за ними по полю — не поле, болото какое-то.
Возвращаются: поймал Дэйв птичку. А птичка уже стояла в позе пловца, готового к заплыву.
Бегут вдвоем назад — промокли до нитки.
— Ныряйте! — и зонтом тряхнул, с него стена воды обрушилась.
И была секунда-другая,
Ждали Дэйва — он медленно шел, выбирая, куда ступать, тащил пингвина на руках. Тот не сопротивлялся, лежал клювом кверху, лапы покачивались при каждом шаге.
56
Никто не говорил ни слова.
И в этом молчании вдруг стало отчетливо слышно — все: барабанная дробь дождя по шляпке зонта, и то, как в земле, под ногами, просыпаются травы, как пичуга ругает сырость на чем стоит свет — под редкими деревцами через дорогу. И все — эти деревца, и дорога, и река за сетью дождя, — показалось таким нереальным, размытым — всплыли в памяти Викины акварели, ее сырые пейзажи, бесконечно похожие друг на друга и бесконечно разные, как девушки на картинах Мари Лоренсен. И — странная штука память — вспомнилась та злосчастная акварель, которую Вика подарила в знак первой нежности, а он — всучил Кэтрин в качестве последней благодарности, и потом, когда Вика делала выставку и попросила принести картину… Словом, расстались из-за такой ерунды. Уже не помнил, что там было — как обычно, пейзаж, дождь, фантазия, мечтание — Викины словечки. К чему помнить? — он всегда предпочитал то, что «здесь» и «сейчас». И здесь, стоя едва ли не по щиколотку в чавкающем месиве упивающейся влагой земли, прорастая в нее; сливая свое дыхание с быстрыми вдохами промокшей пичуги; щекой чувствуя влагу сырых волос стоящей рядом женщины, — здесь и сейчас он понял: это все, что требуется. Они — частица гигантской акварели, и только издалека, с головокружительной высоты, она смотрится такой размытой, такой нереальной. Она выглядит — мечтанием, фантазией. На ней не видать тающей под дождем полоски грязного снега — там, где начинаются деревца; не видать пузырей на глади разлившейся реки; не видать бородатого человека, несущего на руках двадцать клювастых килограммов, как не видать и двух насквозь промокших женщин и с ними мужчины, держащего зонт, мужчины, отдающего зонт одной из женщин, делающего шаг вперед, под потоки воды, мужчины, становящегося частью пейзажа. С головокружительной высоты — он лишь едва различимая крапинка, фантазия, мечтание с золотым пятнышком в руке, позабытым в ладони янтарным кольцом. Но он есть. И он здесь. Ему так надо.
Кэтрин как очнулась — сорвалась, бросилась навстречу Дэвиду.
Алена улыбалась.
Только за то, что он вышел из-под зонта и стоял, смеясь, раскинув руки, она, верно, его полюбит. «Присутствие», — произнесла она, провожая Кэтрин взглядом.
Кэтрин бежала, увязая в пропитанной водою земле. Алена заметила, как это красиво: легкая белая рубашка, приставшая к тонкому телу.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Энн Секстон
ХРАБРОСТЬ
Она в любом ничтожном пустяке.
Гляди, она в твоем,
ребенка, первом шаге. В том,
как ты садишься на велосипед,
едва поднявшись с тротуара;
как, познакомившись с ремнем,
ты сердце зло опустошаешь.
жирнюгой, психом или бедным,
ты стал чужим им, этот яд
сглотнув и не ответив.
Позже,
ты, может быть, увидел смерть,
средь бомб и пуль, и чтоб прикрыться,
чтоб сердце спрятать, у тебя была
всего лишь шляпа.
Ты тогда не потакал себе, хотя
внутри такая слабость растекалась!
Ты знал, что храбрость, жаркий уголек,
с тобой повсюду.
И когда любимый человек
ценою жизни спас тебя, та храбрость
не храбростью была, а лишь любовью.
Любовь проста, как мыльце.
Позже,
ты, может быть, отчаянье познал,
ты был один тогда, и пламя жгло,
обугливало сердце, превращая
живое в пепел, ты ж его сжимал
рукой, пока не задушил последний всполох.
Затем, мой милый, это пепелище
засыпал ты, лицо припудрив горю,
покрыл все это плотным одеялом
и дал уснуть. Когда ж оно проснулось,
не горе это было, а цветок,
цветок из лепестков, как крылья.
Позже,
когда со старостью сведешь знакомство,
та храбрость, что с тобой была повсюду,
с тобой пребудет; каждая весна
подобна станет острому мечу,
любовь подобна будет лихорадке.
Ты сделку совершишь с календарем,
и в миг последний,
когда откроет смерть свой черный ход,
ты сунешь ноги в шлепанцы и просто
шагнешь вперед.
Гийом Аполлинер
МОСТ МИРАБО
Под мостом Мирабо движется Сена
С нею любовь
Я помню на смену
Страданью радость идет непременно
Слетает ночь и с нею грусть
Уходят дни я остаюсь
Встанем в ладони ладонь над водою
Как под мостом
У нас под рукою
<