Однажды ранней осенью
Шрифт:
Привокзальная площадь не изменилась. Разве что Котовский опять обрел коня. Он еще не знает, что его потомки вскоре спешат командарма, зато вставят в руку более длинную шашку и поменяют бурку. Милый, маленький городок! Я уже и позабыл какой ты был!
Сергей все фотографировал. Я его, он меня, нас вместе, людей вокруг, здания, машины. Пока не нащелкал 36 кадров. Присели на скамейку.
– Все! Фотосъемка окончена! Пол пятого. Время летит быстро, а у нас дела. Возвращаемся на остановку и ждем друзей. Или у тебя другие планы на оставшиеся пол часа?
Планы у меня были. Мне внезапно захотелось побывать
Наш дом на тихой улице, где мало машин и много деревьев. Где не пахнет бензином и соляркой, но исходят ароматы цветов. Здесь дети играют у домов, не боясь побежать за мячом, выкатившемся на проезжую часть. Тут молодые мамы прогуливают своих деток в колясочках, а супружеские пары пенсионного возраста – друг – друга. Здесь чисто, уютно и спокойно.
Я подошел к дому, увидел у калитки такого молодого папу, беседующего с соседом. Остановился. Пройдет немного времени и его не станет. Сосед что – то доказывает отцу. Жестикулирует. Папа кивает. Пытается что – то ответить, но сосед хватает его за руку. А вот и мама в окне. Машет ему. Наверно зовет домой. Отец не видит. Или делает вид. Хорошая летняя погода. Не хочется идти в помещение. Он только что оттуда. Рад что вырвался из прокуренного кабинета от непрекращающихся телефонных звонков и срочных заданий начальства. Пусть постоит. И ты мама, не зови его. Подойти? И что я им скажу? Что сессию сдал, но не поехал со стройотрядом? Поймут ли они меня? Не посчитают ли недостойным? В семье все всегда работали. Родители с подросткового возраста, и я сразу после окончания школы. Перед поступлением в институт.
Так и стоял я, наблюдая за родителями издали. Толи себя жалел, толи их. Стоял, и слезы текли по щекам. Прощайте родные. Скоро я вернусь из стройотряда и мы снова заживем одной семьей. Будем думать что это надолго, а потому останемся счастливы.
Медленно шел через парк, в сторону «Колоса». Уже шесть вечера, Сергей с компанией давно уже там. Но спешить к ним не хотелось. К чему? Это его друзья. Его жизнь. Еще успею. У нас лимит до темноты.
Аккуратные клумбы, подстриженный кустарник, высокие деревья. Дубы, акации, клены. Сколько им лет? Я всегда их помню такими. И в детстве и сейчас и потом. Слетаются дикие голуби. Рассаживаются на ветках. Готовятся на ночлег. Сверчки стрекочут в траве. Дети раскачиваются на качелях. Чудесный летний вечер. Прекрасная пора моей молодости.
Незаметно для себя забрел в кафе на остановке. Людей там поприбавилось. Пьют пиво, вино. Курят. Сидят и стоят. С интересом осмотрели меня. Джинсовый мальчик. Не нашего круга. Хэлло френдс, смотрите, смотрите – вот он человек из 21 – го века, мысленно проговорил я, а в слух изрек: – стакан портвейна и конфетку.
Места за столиками были. Присел. Как ни странно – сразу вставило. Наверно отвык. Лет двадцать не пил крепленое вино. А может весовая категория изменилась? Много ли сейчас для кайфа худосочному нужно? Повторять не стал. Кайф действительно наступил. Давно позабытый.
Кто – то включил принесенный с собой «Океан». Это надо же – таскать с собой такую бандуру! Одних батареек на два кило!
– А сейчас послушайте известную композицию группы Папер Лейс «Ночь, когда умер Чикаго», – с восторгом проговорил диктор. Из приемника донеслись знакомые аккорды. Старье крутят, – подумал я, – покойнику сегодня можно отмечать семь лет, или около того. Но послушать приятно. Я откинулся на спинку стула. В такт песни постукивал ногой. А все – таки хорошая вещь! Уходить не хотелось. Люди, голоса, хихиканье подружек на коленях у парней, гогот ребят в углу, не закрывающаяся дверь от входящих и выходящих – моя молодость! Сидеть бы так и сидеть! И сидел.
– Извините, который час, – обратился я к буфетчице, подошедшей убрать пустые стаканы.
– Молодой человек! Вы или заказывайте себе еще что – то, или покиньте помещение. Второй час тут торчите. Хоть бы перекурили, а другие люди присели на ваше место!
– Не курю!
– Ну, тогда воздухом подышали бы, поберегли свои легкие. Проветрились, что – ли. Погода вон какая!
Неужели восемь. Вот это да! Провал в памяти! Компания с приемником исчезла. На ее месте разместились четверо мужичков, изрядно поднабравшихся до кафе. Пора!
– Вот новый поворот, и мотор ревет.
Что он нам несет – пропасть или взлет,
Омут или брод,
И не разберешь, пока не повернешь за поворот! – доносилось из распахнутых окон. Моя любимая песня, скорее во внутрь! Сергей наверно беспокоится. Я ускорил шаг, приближаясь к «Колосу». У двери толпа.
– Нельзя! Мест нет! Отойди – кому сказал! – отталкивая напиравших вопил швейцар, – милицию вызову! Убери ногу пидарас!
Милиция была неподалеку. Двое сотрудников стояли у «газика», третий, за рулем, курил, открыв дверцу. Не вмешивались. Молча наблюдали.
– Батяня пусти! Дай «Машину времени» послушать! Там наши кореша. По двое на стул сядем! Все поместимся!
– Я вам помещусь! Все стулья попортили! Духотища в зале! Вонище! Порядочные люди не могут отдохнуть! Кому сказал – не напирай!
– Отойди сосунок! Куда лезешь! Видишь, даже порядочных людей не пускаю!
«Порядочные» все же проходили. В одиночку за пятерик, вдвоем за червонец. Кто – то совал какие – то бумажки. Я быстро оценил ситуацию. Сунул руку в карман джинсов. Вот черт – одни полтинники! Не жалко, но как бы кто не заметил. О! Листок бумаги есть – взял с собой на всякий случай. Отошел в сторону, сложил его вдвое. Между половинками вставил банкноту.
– Ребята, ребята! Пропустите! Я по пригласительному!
С трудом протиснулся, – я на юбилей! Гость со стороны Полины Тиновны. Вот пригласительный, – вручая листок сказал швейцару.
– Какой юбилей! Какой еще Полины Тиновны!
– Осторожно разворачивайте, там еще чернила не высохли.
– А ну…, – замахнулся на меня швейцар, но почти одновременно увидал между листками краешек купюры, – проходите пожалуйста!
За мной быстро закрыл двери на задвижку и побежал в туалет. Наверно смотреть на свет – не фальшивая ли банкнота.