Однажды ты узнаешь
Шрифт:
Мы вышли на улицу. У тротуара стоял ЗИС 101А. Гумеров открыл мне дверцу, галантно подал руку. Сам сел на водительское сиденье.
– Так вы сами за рулем?
Он усмехнулся:
– Да, иногда отпускаю шофера. Люблю сам водить.
Мы тронулись, ехали молча, а спустя какое-то время
– Знаешь, а пусть это будет нашей тайной. Мне просто хотелось вот так… хм… поездить.
– Мы не на фабрику? – удивилась я. Рабочий день заканчивался.
Он слегка прикоснулся к моей руке.
– Фабрика успеется. Ты расскажи о себе. Любишь по Москве кататься?
Мне стало неловко. При чем здесь моя рука? Он же случайно? Вроде бы ничего такого, но… как-то странно. Но так приятно, что спросил обо мне, что я люблю. Даже папа никогда этим не интересовался, так, в общих чертах.
– Да я… можно сказать, и не каталась никогда.
– Хм… не возил отец? Почему? У него же машина, шофер, возможности.
– Ну как-то… не принято просто так разъезжать, без дела. Папа не одобряет. Машина все же служебная.
– Тоже мне – без дела! Ну тогда я тебя побалую. Ты смотри, какая Москва красавица.
– Куда же мы едем?
– Да просто. Я тебе одно место покажу.
Мы несколько раз свернули. Я выглянула в окно и увидела Кремль, потом перед глазами пронеслась большая стройка – из земли вырастали большие величественные гиганты на металлических растяжках – строили Дворец Советов.
Мы свернули на Крымский мост, снова ехали по Садовому, а потом я перестала узнавать. Это была совсем другая Москва, незнакомая мне. И вот машина затормозила во дворе, как я потом поняла, где-то возле Сокольнического леса. Мы подошли к черному
Алексей Петрович открыл дверь:
– Пойдем. Тут друг у меня живет. Чаю зайдем выпьем. Или кофе, как ты любишь.
– Как-то неудобно, Алексей Петрович, друга вашего тревожить.
– А мы не потревожим – его и дома нет.
– Как нет?
– Да так. Хм… Уехал. Мы ненадолго. Не переживай. Да и время еще раннее, просто стемнело. Зима…
Мне было неловко, я подумала о папе, что он непременно отругает, если пойду. И в то же время откажусь – и что он скажет, Алексей Петрович? Что не нужна такая журналистка? И как же заметка… Как неудобно! Я, обмирая от страха, все-таки пошла за ним. Алексей Петрович – он же папин начальник, он не может сделать ничего плохого.
Мы поднялись на второй этаж, никого не встретив. Алексей Петрович уверенно нащупал выключатель и зажег лампочку на кухне. Квартира была маленькая, с отдельным входом, и, видно по всему, холостяцкая, неприбранная: какая-то тахта в углу, на полу книги.
– Ты присаживайся. Не бойся. Не подумай… хм… ничего такого. Просто хочу поговорить с тобой… в другой обстановке. И не там, в кабинете, где все… хм… давит. И не при твоих подружках. Они другие. Ты знаешь… Я почувствовал… Нет, мне скорее показалось, что ты меня можешь понять. Да, такая драматургия.
Я хотела что-то возразить, но он перебил меня, усадил в кресло:
– Ты не представляешь, как я одинок, Нина. Вся эта жизнь… Можно сяду рядом? Да? Можно возьму тебя за руку? Простое человеческое тепло. Я так хотел почувствовать его. Ты не такая, как твои подруги. Ты – особенная.
Конец ознакомительного фрагмента.