Однажды в мае

Со стороны реки на лес медленно наползал туман. Плохо дело. Фриц из засады нас издалека может услышать, а мы его, значит, пока в упор не наткнемся, не заметим. Одна надежда, что немцев тут, скорее всего, уже нет. Регулярные части отступили давно, разве что недобитки еще прячутся. В паре сотен километров к северу уже советские части стоят, на другой стороне реки союзники, а мы сейчас на ничьей территории. Наши сюда еще не дошли, а гитлеровцы уже убежали. Да и Гитлера то уже нет, как по радио передавали. Берлин взяли. Война вроде как кончилась уже, однако схлопотать

пулю от несогласного с капитуляцией фрица можно запросто. Война кончилась. Не укладывается в голове даже как-то. Скоро домой. Пусть, говорят, и дома то самого не осталось, семья то спаслась, все целы, что уже счастье. Четыре долгих года на этой чертовой войне. Прошел, можно сказать, от Москвы до Эльбы. Война уже вошла в привычку. Сколько еще теперь к мирной жизни привыкать?

Докуриваю, слушая звонкие соловьиные трели. Весна в этом году ранняя. Май только начался, а тепло уже по-летнему. Хотя хрен его знает, какая тут, на неметчине, погода в это время должна быть.

Все. Пора. Поднимаю бойцов. Надо двигать дальше. Дотемна майор еще большой квадрат проверить хочет. Сам особист, видя что перекур наконец закончен, оторвался от своих карт и махнул рукой: «Нам чуть восточнее теперь забрать надо». Пожимаю плечами. Надо, так надо, не вопрос. Еще бы знать, что мы тут ищем. Так нет же. Секретность какая-то. Ну и хрен с ним. Наша задача его сопроводить, квадрат прочесать и живыми вернуться. Об остальном пусть его голова болит. У меня в ушах уже слышится перестук колес того эшелона, что меня домой повезет. Это его война только начинается – предателей, да недобитков ловить. Моя уже закончилась.

Идем еще около часа, вслушиваемся, всматриваемся. Чувствую себя глупо, как Иванушка-дурачок в сказке, где велят: «Поди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что». Неожиданно, где-то далеко впереди различаю еле слышную речь. Останавливаю отряд и делаю знак залечь.

Звуки утром далеко разлетаются. Неизвестных впереди пока еще не видно, даже не поймешь на каком языке переговариваются. Лежим, ждем. Через пару минут речь становится отчетливее, и я понимаю, что дело плохо. Плохо вдвойне. Во-первых, идут точно в нашу сторону, а значит встречи не избежать, а во-вторых, говорят не по нашенски. Вот и думай, что делать. С одной стороны директива: огонь открывать, только убедившись, что это не союзники, для чего положено дать две красные ракеты и дождаться в ответ двух зеленых. За неимением ракет сигналить красным флажком. Янки в ответ должны помахать звездно-полосатым. Так-то оно так. В теории, да по правилам. Только на войне тот, кто по правилам живет, домой не возвращается. Немцы же тоже не идиоты, сигнализацию эту быстро разгадали. Отряд из гордеевского полка вон вошел спокойно в деревню, где американским флагом махали, а их там фрицы из пулеметов почти всех и положили. Ракетами в чужом лесу пулять так и вовсе последнее дело. Вдруг впереди все-таки враг? Тогда вместо одного немецкого патруля сюда все сбегутся. Так я этому майору особисту и сказал. Что, мол, ждать надо.

Наконец, идущие навстречу показались. Трое солдат.

Каски круглые, американские. Теперь я уже явно отличил, что и говорят на английском. Я его в школе еще учил – в немецкую группу у нас только отличников брали. Хулиганов, типа меня, отправили никому не нужный английский учить. Ан вот как вышло, неожиданно пригодился. Еще неделю назад, когда с американцами, значит, встречу отмечали. Я единственный из всех наших, кто два слова связать смог, да и понимал кое-что из их речи. Мы тогда с одним их капитаном даже типа сдружились. Он по-русски немного, я по-английски чуть. Я капитан, он тоже – у них даже звание это так же называется. В общем, разговорились после третьей-то. Стив Робертс, из Канзаса. Часами поменялись на память. И вот на тебе. Свела судьба с этим Стивом в лесу тут.

Я, как его разглядел, так и поднялся спокойно, вышел из кустов, несмотря на яростное шипение майора. Красный флажок, который у каждого с собой последние две недели обязательно был, в левой держу, правую ладонь раскрытой показываю, чтобы не шмальнули с перепугу. Трое американцев замерли сначала, но тут и Стив этот меня тоже признал. Заулыбался и остальным показывает, что все, дескать, в порядке. Свои.

Мои двое рядовых тоже из кустов вылезли, стоят, мнутся. С одной стороны, облегчение вроде. Не немцы, боя не будет. С другой, еще неизвестно, что легче то. С американцами общаться на глазах у особиста тоже не радость. Дня три назад Маша санитарка всего-то минуту с какой-то журналисткой с того берега поговорила, так ее потом весь день допросами промурыжили. Хорошо еще отпустили в итоге.

На майора так и вовсе смотреть страшно. Аж зеленый весь. Тоже понятно, ситуация у него не из лучших. Задание-то секретное. Нам и то не доверяет, что уж о союзниках говорить. А послать их подальше, после того как поговорили и выяснили, что они ту же местность проверить должны, тоже нельзя. Заподозрят. Да и лучше пригляд за ними иметь. Вдруг раньше найдут «то-не-знаю-что», которое майор наш в этих лесах ищет. Хотя, конечно, ни хрена не найдут. И мы не найдем. Третий день уже квадрат за квадратом прочесываем.

В общем, после недолгих переговоров решили вместе идти. Семеро – это уже сила, на которую недобитки фашистские не полезут. Мне лично так спокойнее. Да и с американцем поболтать снова охота, несмотря на косые взгляды особиста.

Мы со Стивом чуть впереди пошли, бойцы – и мои, и его – сзади. Майор в центре. Он птица важная, его беречь надо.

Пользуясь случаем, спрашиваю янки откуда русский знает. Он на нем картаво, конечно, но говорит. Через слово английский свой вставляет, но все равно понятно. Мы с ним так и беседовали. Я на английском, с русскими словами там, где английских не знаю, а он наоборот.

Выясняется, что у него бабушка из Одессы. Еще задолго до революции за американца замуж вышла. Мать Стива по-русски свободно говорит, но сына специально не учила. Только когда он к бабушке попадал, то она его родному языку кое-как наставляла. Так, через пень-колоду что-то и выучил.

Конец ознакомительного фрагмента.