Однажды в мае
Шрифт:
Вдобавок шел дождь, и ни одна живая душа не показывалась на притихшей улице. Но до Гошека, который шагал со своим патрулем от дома к дому, долетал громкий гул, будто из потревоженных ульев. Не произошло ничего чрезвычайного, просто всем надоело сидеть по своим углам, всем недоставало друзей и собеседников, с которыми легче скоротать время. Люди собирались в подъездах, сидели на лестницах, ожидая каких-нибудь новых событий и развязки вчерашних, и вели нескончаемые споры.
Одним казалось, что восстание, которое вспыхнуло так стремительно, сегодня пошло на убыль, и это многих
Беззаботной атмосферы субботы, когда казалось, что все уже свершено, что все решилось, сегодня как не бывало, Взгляды были строже, озабоченней. Но никто не терял веры в благополучный исход. Большинство было готово и сегодня продолжать борьбу. Но что надо делать, что предпринять, когда баррикады уже построены, а безоружные люди никому не нужны?
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь? — спрашивали иногда люди, выбегая из дому, когда видели на улице человека, похожего на повстанца.
— Мы дадим знать, когда придет время… — отвечали на это бегущие куда-то связные в касках.
Утром кое-где появились и офицеры, но их было мало, и они тоже не знали, куда пойти и за что взяться.
Одни из них все шесть лет оккупации где-то отсиживались, ни во что не вмешиваясь, теперь им было стыдно, и они боялись, что придется отвечать за свою бездеятельность.
Другие рыскали по улицам в поисках каких-то заманчивых приключений, достойных их честолюбия, но ничего подходящего не находили. Ведь там, где шла борьба не на жизнь, а на смерть, нашлись уже другие командиры, которые выдвинулись в минуту опасности и показали себя в бою.
А третьи, хоть и носили офицерский мундир, трусили и всякий раз, когда от повстанцев отворачивалось счастье, начинали обдумывать, не преждевременно ли и но слишком ли рискованно было доставать из шкафа запрещенную немцами военную форму.
Гошек и Лойза наткнулись на одного такого в чине подполковника в первом же подъезде, когда тот излагал слушателям свои стратегические соображения. Он свысока посмотрел на Гошека и Лойзу — ведь каждый их жест говорил о том, что это презренные штатские, у них нет строевой выправки, и они не имеют понятия о дисциплине.
— У вас нет в доме немцев? — коротко и деловито спросил его Лойза, которому подполковник попался на глаза.
Заносчивый подполковник оскорбленно откашлялся и сердито рявкнул:
— Обращайтесь к офицеру, как предписывает устав! — И он отвернулся от Лойзы, показывая, что не намерен больше разговаривать.
— Я спрашиваю не вас, а всех, кто здесь, вы… мумия! — обозлился Лойза и еле удержался от внезапного желания нахлобучить этому субъекту фуражку на нос.
Остальные громко захохотали — подполковника с его стратегией здесь, как видно, и в грош не ставили. Но на вопрос о немцах
— Да что вы, — дружелюбно рассмеялись они, — вчерашний день проспали? Мы всех их еще в субботу днем выловили и отвели на сборный пункт.
— Всех?.. Ну ладно! А кто же стреляет с крыш? — сурово спросил Лойза и зорко оглядел прищуренными глазами зашумевшую толпу.
— Ерунда! Не может этого быть! У нас все спокойно!
Точно так же встретили патруль и во втором и в третьем доме. Галина с сержантом и Ярдой, которые обходили противоположную сторону улицы, тоже только пожимали плечами. Люди отметали всякое подозрение, что кто-нибудь тут мог затаиться. Немцев со вчерашнего дня и следа не осталось. Жаждавшие новостей мужчины высыпали на улицу, между домами завязалась дружеская перебранка. Из одних ворот насмешливо кричали в другие:
— Эй, Пепик, говорят у вас в доме немцы есть?
— Ага, вчера были об эту пору!
Беззаботность внезапно овладела всей улицей. Даже Гошек, такой осторожный, невольно поддался общему настроению. Он направился напрямик через дорогу к Галине и Мареку — договориться, как действовать дальше. У самого тротуара над ухом Гошека вдруг, словно пчела, прожужжала пуля. Гошек схватился за левую руку. Ему показалось, что в нее что-то впилось. На простреленном рукаве тотчас же появилась кровь.
Перед воротами всех словно сдуло. Сержант выстрелил наугад два раза по крышам, и весь патруль вбежал в угловой дом.
Улицей завладел невидимый, но грозный стрелок.
Гошека отвели в квартиру на первом этаже, где еще вчера было выбито несколько стекол. Из руки текла кровь, но рана, несмотря на жгучую боль, была неглубока. Гошек снял куртку, засучил простреленный рукав рубашки выше локтя, и Галина сделала перевязку.
Марек с Адамом присели к столу. Сержант вытащил из кармана разорванную, наполовину высыпавшуюся сигарету, закурил ее, и оба жадно затянулись.
— Нечего сказать, хороши товарищи — раненому остается лишь облизываться! — поддел их Гошек.
Ему тоже страшно хотелось курить. Сигарету поднесли к его губам, а Лойза Адам попробовал свернуть еще одну из табачных крошек, найденных в кармане. При этом он беспокойно наблюдал в окна за домами на противоположной стороне улицы.
— Гляди, какой негодяй! — вскрикнул он вдруг.
Все поглядели на крыши, но ничего не увидели. Угольщик неслышным кошачьим движением, неожиданным для его громадного тела, схватил винтовку Гошека, прислоненную к столу.
— Заряжена?
Гошек кивнул в ответ. Лойза двумя мягкими, упругими скачками очутился у окна, медленно приподнял винтовку и, прищуривая то один глаз, то другой, стал наблюдать за крышей. Теперь все увидели, что напротив, несколько наискось, из-за водосточного желоба на крыше самого высокого дома, появилась голова в темной шапочке гитлерюгенда. Диверсант! Он осторожно оглядел улицу сверху и мгновенно спрятался.
Лойза Адам настороженно замер, словно перед прыжком, и сосредоточил все свое внимание на мушке. Из-за желоба снова появилась голова, и на этот раз рядом с ней показался кончик ружейного ствола.