Однажды в Петербурге
Шрифт:
Коляска тронулась, и веселый перезвон бубенчиков моментально разогнал тоску и придал праздничное настроение.
– Что-то ты нынче задумчив, Арсюта, – поинтересовался Матвей, обводя брата взглядом темно-серых с нежной голубизной глаз из-под пушистых светлых ресниц, за которые острые на едкое словцо соученики называли его лошадкой. – Масленая началась! Надо радоваться!
– Ох, не люблю я это «надо», – вздохнул старший брат. – Радоваться надо искренне, от души, а не просто потому, что праздник.
– Чудной ты стал в этом своем университете…
– Давай, – улыбнулся Арсений из-под усов. Может, хоть эта дурацкая детская игра поможет ему развеяться…
– Масленица, – загнул палец Матяша, радуясь, что брат поддержал затею.
– Весело звенят бубенчики, – ответил Арсений.
– Солнце искрится на снегу.
– Не надо идти в университет, – ляпнул старший брат, хотя на самом деле учиться любил.
– И в гимназию, – поддержал Матяша.
– Новый полушубок, – вставила со своего места Леночка, и оба брата засмеялись.
– Сестра-красавица, – продолжил игру Арсений.
– Брат-умница, – парировал младший.
– И у меня, – подмигнул старший.
Снова юношеский смех. Небольшая пауза. Коляска взъехала на пригорок, с которого открылись застывшая во льду речка и стройный безлистый березняк на том берегу.
– Самая красивая страна на свете! – воскликнул, задохнувшись от таких видов, Матяша.
– Это ты просто или игра продолжается?
– Пожалуй, что и так и эдак. Так что твой черед.
Старший брат задумался. Проигрывать не хотелось, но что-то больше ничего не приходило в голову. Наконец сообразил:
– Родня в маленьком городке, куда можно уехать на праздники.
– Рыжеволосые девушки, – отозвался Матвей. Он, кажется, говорил просто так, зацепившись рассеянным взглядом за конопатую девку с коромыслом, встреченную ими по дороге, но Арсений внутренне напрягся. Зачем брат это сказал? Догадался и дразнится? Вряд ли: не похоже на Матяшу. Сам думал в этот момент о Кире? Возможно, особенно после слов старшего брата о родне в маленьком городке, но в каком смысле? Если просто как о сестре, то какой же это повод для радости, когда эта нескладеха вечно встревает во всякие приключения… не хватало еще быть соперником собственному брату! А впрочем, в четырнадцать лет оно бывает. Пройдет, ничего.
– Да меня, знаешь ли, брат, вообще девушки радуют, не только рыжие, – а это он ловко вывернулся!
– Отлично! Будем считать, что это твой ход был. Теперь, стало быть… наша вера! – воскликнул мальчик патетически, ловя взглядом золотой куполок промелькнувшей церкви.
Спорить Арсению не хотелось: все равно брату не объяснишь… Все еще под впечатлением от предыдущих Матяшиных слов выпалил почти на автомате:
– Моя предстоящая свадьба с Пашей Бельцовой.
– И то, что мне свадьба предстоит еще не скоро… и не с ней, – последнее – вполголоса, робко, но искренне. Он думал, что брат рассердится, но тот расхохотался.
Коляска качнулась и
– То, что мы наконец-то доехали! – снова встряла в игру Леночка. – А то такая скукота в дороге. Если б не ваша веселая игра, я бы, наверное, и вовсе заснула.
– И то, что ничего с нами в дороге не случилось, – совсем уже тихонечко проговорил Матвей, хотя была не его очередь.
– Что это, мой дорогой братец боится зимней дороги? – усмехнулся Арсений. – Чего же ты боишься – снегопада, бездорожья, волков?
– Мало ли, – поежился Матяша, – всякое бывает. Давеча мальчишки сказывали, третьего дня ехал один купец куда-то по своим делам, да колеса на льду заскользили, едва коляска не опрокинулась.
– Ну, ребята любят рассказывать разные страшные истории, – ободрил старший брат младшего, вылезая из коляски. Леночке подали руки оба сразу, так что сестра могла лишний раз убедиться в том, какие у нее замечательные братья.
Родители ехали в другой пролетке, уже добрались и теперь стояли, поджидая детей, рядышком с Александром Онуфриевичем, Наталией Ивановной, Кирой и Тришей, готовым сорваться с места и начать снимать с коляски пожитки приехавших гостей. Вместе с ним к коляске подошла Кира и легонько взвалила на плечо Леночкин узелок.
– Здравствуй, Арсений! Привет, Матяша! Здравствуй, Леночка! Не устала с дороги?
Она вела себя почти как Триша, как будто она не дочь хозяев, а крепостная, вроде Феши. Конечно, отец у нее «из простых», как выражалась Мария Ермолаевна, но все-таки это выглядело странно, почти неприлично для благовоспитанной барышни, пусть и из провинции. Это коробило, но окончательно разобраться в своих мыслях по этому поводу Арсений не успел, потому что подошел к дому и поприветствовал хозяев. Наталия Ивановна обняла его: она была крестной матерью всем детям Безугловых и крестников очень любила.
– Как ты возмужал с тех пор, как я тебя не видела, Арсений! И усы тебе идут очень. Совсем взрослый стал!
– Здравствуйте, – просто сказал Матвей, догоняя брата.
Александр Онуфриевич улыбнулся и крепко пожал ему руку – так же, как до того приветствовал Арсения. У Наталии Ивановны нашлись объятия и для него и теплые слова тоже, но Безуглов-младший заметил, что у ее глаз появилась пара новых морщинок, а в волосах – тонкие ниточки седины. От этого стало грустно. Хозяйка шепнула ему что-то на ухо, и на Матяшином простом лице засияла улыбка, развеявшая грусть.
– Тетушка Натали, дядюшка Александр, как я рада вас видеть! – воскликнула Леночка, чуть не с разбегу кидаясь в объятия гостеприимных хозяев.
– Взаимно, Леночка, взаимно, – улыбнулись оба одновременно. – Что нынче нового в столице?
– Да много всего сразу, и не расскажешь, – смутилась Лена. – На балу у Щенятевых только и речи было, что о Ксении. Мы с Кирой из-за этого до конца не остались. – Девушка скрыла от хозяев, что Кира покинула бал без ее ведома: она ведь должна была за этим следить на правах старшей… – Ей-богу, Ксения мне все брачные планы портит!