Однажды все закончилось

Украинский Денис

Степанида, довольная своей находкой, взяла другую баночку и уже начала поворачиваться ко мне, но остановилась, задумалась и поставила баночку на место. Следующей в ее руках оказалась бутылка на пол литра, ее то она и протянула мне.

— Вот возьми, настой на спирту, подействует быстрее, чем на воде — давайте по сто грамм, каждые полчаса, да смотрите, чтобы все выпивал и ничего не пролилось!

Я подошел к ней, взял бутылку, хотел поблагодарить, но не успел и рта скрыть.

— Шевелись, пока он совсем не загнулся! Позже сочтемся.

Трудно было поить Сергея этой настойкой так, чтобы ничего

не пролилось, но Алена справилась с задачей. За два с половиной часа так и не приходя в сознание до конца, Сергей выпил всю бутылку. И мне даже показалось, что ему стало лучше. Его бормотание стало связным и осмысленным. Когда Алена положила ему на лоб руку, то он назвал ее мамой.

— Мама — бормотал Сергей. — Ты всегда была со мной, когда мне было плохо… Когда я болел, когда пьяный, побитый домой приползал… А я тебя бросил… Не нашел… Прости меня…

Сидя с автоматом наготове, я не покидал комнаты. Через час пришла Катя, сменить, Алену дежурившую у постели. Катя положила руку Сергею на лоб, повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала:

— Кажется, температура спала! Лоб холодный.

Катя взяла градусник, начала его сбивать. Я встал со стула и подошел ближе.

— Помоги поставить ему градусник? — смущенно спросила Катя, протягивая мне термометр. — Подмышку ставить бесполезно.

Я молча отвел ее руку с термометром в сторону и попытался нащупать пульс на шее Сергея. Пульса не было. Тогда я смочил слюной пальцы и поднес их под его нос. Дыхание тоже пропало. Грудная клетка не поднималась. Со спокойным лицом, укутанный под самое горло, сержант Ратошин отправился праздновать свой дембель в мир иной.

— Хотя бы умер спокойно и не превратился в одного из людоедов — пряча свои глаза от Катиного взгляда, сказал я.

Похороны решили не откладывать. Гроб сколотили за пару часов. Чтобы он не превратился в одного из ходячих мертвецов, нужно было сделать выстрел в голову. Не хотелось заливать кровью ни дом, ни гроб. Вдвоем с Семеном, завернули тело в оделяло, и вынесли во двор. Дядя Коля нашел такой кусок полиэтилена, в который можно было бы завернуть тело целиком.

Пока Катя подгоняла пикап, с гробом в кузове, я подошел вплотную к телу Сергея, направил автомат на закрытую одеялом голову и сразу отпрыгнул в сторону. Отпрыгнул потому что под ногами, раздался приглушенный, наполненный болью возглас:

— Ах ты падла! Зачем же по пальцам топтаться!

Тело ожило. Голос принадлежал Сергею. Я даже не обиделся на примененное ко мне ругательство. Сержант Ратошин отложил отбытие на тот свет. Вернулись пульс и дыхание.

Три дня мы провели в карантине. Сергей поправился, но воздействие вируса не прошло для него бесследно. Как только он смог ходит, то пытался сначала на машине, а потом пешком вернуться в Н-ск. Каждый раз мы его останавливали. Он все время твердил, что должен найти свою маму, чтобы там с ней не случилось, он должен был это знать. Пришлось даже привязывать его к кровати. Когда Сергей совсем оклемался, то оставил свою затею.

С тех пор Сергей болел редко, но если случалось ему простудиться или отравиться чем-нибудь несвежим, то придя в себя он тут же отправлялся на поиски своей матери. Не всегда удавалось его остановить. Иногда мы находили его у отца Феодора. Иногда, спустя несколько

дней, он возвращался сам. Но каждый раз во мне крепло чувство, что когда-нибудь он не вернется совсем.

* * *

Кесарю кесарево, а царю царево. Услышав эту фразу от отца Феодора, я надолго ее запомнил. Никто из жителей деревни и приезжих не заболел. Людоедам и неугомонным мертвецам остались старые замусоренные города, а мы начали строить новую жизнь.

Огороды и домашняя скотина были, конечно, хорошим подспорьем к тому, что удавалось достать со складов и из магазинов находящихся на окраинах ближайших городов, но население Кулешовки росло. Кто-нибудь из нормальных, адекватных расположенных к сотрудничеству людей, то и дело проезжал мимо церкви отца Феодора, и он отправлял их к нам.

В районном центре удалось разжиться пшеницей и рожью для посева. Правда ни сразу. Людоедов и оживших трупов там не обнаружилось, всех зараженных методично, по мере того как люди заболевали и начинали вести себя неадекватно, расстреливали, а трупы сжигали. В итоге из всего многотысячного населения осталось всего пятьдесят четыре человека из которых только восемь — здоровые, работоспособные мужчины. Они то в первый раз и не дали забрать необходимое для посева зерно.

Среди них был заместитель главы района, двое милиционеров и пятеро простых работяг. Я думаю не надо объяснять, кто начал мутить воду. От нормального бартера они отказались. Заявили, что могут обменивать зерно только небольшими партиями на патроны, мясо и свежие овощи.

Вопрос о посеве стал ребром уже в августе, когда в Кулешевку приехал Петр Николаевич. Когда то он занимался фермерским хозяйством, но из-за несовершенства законодательства, поборов чиновников и беспредела организованных преступных группировок состоявших по большей части из официальных должностных лиц, подался в депутаты. Коренным образом изменить положение в регионе и в его родном районе в частности ему не удалось, но жизнь Петра Николаевича и его семьи стала спокойней и сытнее.

Сеять надо было уже в сентябре. Нашли подходящее для этого место. Занялись обработкой земли, благо в задачу посевной не входила цель прокормить всю область, но потрудиться все-таки пришлось.

После безапелляционного отказа со стороны выживших представителей власти в выделении нашей деревне необходимого для посева количества зерна, мы собрались на совещание. С легкой руки дяди Коли, ярого коммуниста, Бобров Константин Яковлевич, заместитель главы района и все кто его поддерживал в антинародной деятельности, были признаны врагами трудового народа.

Сформировали отряд из двенадцати человек, которые вооружившись автоматами, ружьями и законами военного коммунизма изъяли зерно в пользу народного ополчения. К тому времени население Кулешовки выросло до пятидесяти девяти человек. Из них девятнадцать здоровых, адекватных мужчин.

Изымали зерно на рассвете. Тихо связав, обездвижили спящих мужчин, чтобы они не смогли прийти на помощь тем, кто охранял закрома. Боброву, хомяком сидевшему на запасах, дядя Коля объявил о решении партии, и партия поддержала его слова, дружным щелканьем затворов. При таком раскладе, бывший зам не стал упираться и мы взяли ровно столько, сколько было нужно для посева.