Однофамилец
Шрифт:
Когда объявили перерыв и слушатели потянулись в коридор, Нурматов остановил Кузьмина, протянул фотокопию статьи.
– Простите, это вы интересовались?.. Вот, пожалуйста. Теперь многие на неё ссылаются. После того, как я запустил её на орбиту.
– Нурматов посмеялся над своей хвастливостью.
– Я тоже случайно обнаружил её. Кое-что устарело, есть и ляпы, но сама идея - вполне.
– Я посмотрю. Разрешите?
Он прошёлся по коридору за поворот, в застеклённый сверху донизу эркер. Там было прохладно и тихо. Статья на твёрдой
"Функция правдоподобия..." - правдоподобия, что бы это могло значить?
"Исследовать хи-квадрат нет оснований" - откуда он мог знать, есть основания или нет их? Сколько уверенности! Он с уважением погладил холодный глянец, перевернул страницу, собственные знания изумляли его.
Он как бы разделился и не мог совместить того мальчишку Кузьмина с собою, то есть всерьёз отнестись к тому сосунку.
Вот они, критерии... Господи, неужели он всё это написал своей рукой и мог вычислять, решать? А сейчас ничего, ни бум-бум. Грустное зрелище. Кроме фамилии, ничего общего не осталось. Только фамилия их и связывает.
– А я вас ищу, - раздался за спиной голос Зубаткина.
Мускулы Кузьмина напряглись, он ответил, не оборачиваясь:
– Знаю, что ищете, потому и укрылся.
Сбитый с заготовленной фразы, Сандрик потоптался, но не ушёл.
– Ага, знаете!.. Он зашёл сбоку, чтобы видеть лицо Кузьмина. Интересуетесь статьёй?.. А как вам доклад Нурматова? Произвёл?
– А я в этом ничего не смыслю.
– Так, так, - весело приплюсовал Зубаткин к чему-то. Значит, не смыслите? И всё это случайность?
– Что именно?
– Да всё это... так сказать, совпадение. Надо же. Какое стечение случайностей.
– Бывает, - осторожно сказал Кузьмин.
Не понимаю, передо мной-то вы зачем?
– задушевно спросил Зубаткин.
Кузьмин помахал перед собою оттиском, обдувая лицо, потом, подозрительно оглянувшись, спросил:
– А вам он известен, вы разве знаете?
Зубаткин невозмутимо кивнул и, тоже понизив голос, сказал:
– Догадываюсь... Очевидно, это ваш брат?
– Почему же брат?
– вырвалось у Кузьмина.
– А может, это я?
Тогда Зубаткин отступил, чтобы увидеть Кузьмина полностью, не только лицо, но и руки с оттиском статьи, и ноги в рабочих ботинках, заляпанных цементом, и, как бы сличив его с некоторым образцом, Зубаткин успокоился.
– Нет, не вы...
– Зубаткин рассмеялся.
– Какой же вы математик!
– Значит, не похож?
Извините...
– Зубаткин развёл руками.
– Но разве вас это обижает? Не должно обижать. А? Да и сами вы сказал, что ничего не смыслите в этом.
– Мало ли что сказал...
Кузьмин отвернулся - кто бы мог предположить, что недоверие Зубаткина так уязвит его.
– Ого!
– Понимаю. Примеряете как бы на себя корону, и как, нравится? То-то же! Все хотят быть талантливыми. Но... не у всех получается. Тогда начинают говорить о нравственности и тому подобной фигне. Да, да, фигне. Мне, например, неважно, кто этот Кузьмин, неважно!
– подчеркнул Зубаткин.
– А важно, что он сделал!
– И громко прищёлкнул пальцами, как бы окончательно изобличая Кузьмина.
Большая голова Кузьмина согласно кивала, но вдруг он, будто вспомнив, округлил голубые свои глаза и сказал тихо:
– А инициалы-то сходятся.
– То есть как?
– Видите "пэ"? И я "пэ" - Павел Витальевич.
– Да, да, Павел Витальевич, - обрадовался, вспомнив, Зубаткин. Точно, Павел Витальевич. Но как же так?.. Мало ли... Нет, не представляю. Позвольте, это же какая-то ерунда, - бормотал он, всё более растерянно глядя на Кузьмина, как будто тот поднимался в воздух, превращался в дракона, становился двухголовым.
– Фантазии у вас маловато, - грустно сказал Кузьмин. Я так и думал: чего-то вам не хватает.
Он вздохнул и пошёл назад, к аудитории, Зубаткин за ним, ошеломлённо и молча, не смея отстать, не в силах оторваться.
У дверей аудитории стояли Нурматов, Несвицкий и ещё двое. При виде Кузьмина они замолчали. Он замедлил шаг, и Зубаткин тоже замедлил шаг.
– Спасибо, - сказал Кузьмин и протянул Нурматову оттиск.
– По критериям у Кузьмина это единственная работа, - произнёс Нурматов, как бы приглашая его высказаться.
Кузьмин молчал. Что бы он ни ответил, всё могло оказаться странным, глупым после того, как Зубаткин скажет: "А вот и автор, познакомьтесь". Со страхом и восторгом. Или с недоверием: "Павел Витальевич утверждает, что он и есть тот самый Кузьмин". На это Кузьмин пожмёт плечами: да, было дело. Конечно, сначала никто не поверит, но он и не станет доказывать, скажет спросите у Лаптева. И оставит их в полной загадочности. Уйдёт, не отвечая на расспросы... Дальше было неясно, виделся только этот первый страшновато-сладостный миг общего изумления, своего торжества, пристыжённость Зубаткин, безмолвная сцена и уход...
– ...Больше я ничего не нашёл, - говорил Нурматов.
– Жаль, что он бросил этим заниматься.
– Где он теперь?
– спросил кто-то.
Сбоку, над плечом Нурматова, поднялось лицо Зубаткина, в глазах его гудело пламя, как в прожекторах.
– Не знаю, - сказал Нурматов.
Кузьмин приготовился. Наступило самое время вмешаться Зубаткину. Самый наивыгодный, самый эффектный момент. Но Зубаткин прищурился, сочные губы его сжались в тонкую задумчивую полоску. Он решил выждать. Он упёрся глазами в Кузьмина, как бы требуя, понуждая его самого открыться, то есть назваться.