Однокурсники
Шрифт:
— Она? — перебил его Тед, испытав атавистическое чувство предубеждения.
Он тут же извинился.
— Простите, я вас прервал. Пожалуйста, скажите, что у него.
— Вирусная пневмония, — сообщил Филипп Харрисон. — Успокойся, Тед. Самое страшное уже позади.
«Проклятье, — мысленно ругал он себя. — И меня не было рядом».
В эту минуту в конце коридора показалась врач, доктор Рама Чаттерджи.
— Вот она идет, — сказала Сара. — Может, нам разрешат увидеть Тедди.
Уверенности Теда в компетентности женщины-терапевта не прибавилось,
— Мальчик спокойно спит, — с улыбкой сказала врач, подойдя к ним, и обратилась к вновь прибывшему: — Вы, должно быть, профессор Ламброс. Он спрашивал о вас.
— Я хочу видеть его немедленно, — потребовал Тед. — А потом я хотел бы встретиться с главой вашего отделения.
— Вы можете сделать и то и другое одновременно, — сказала доктор Чаттерджи доброжелательно. — Я — главный педиатр больницы.
В последующие дни Сара почти не отходила от сына. Она даже спала рядом с ним на раскладушке, которую ей предоставила больница.
Тед тоже проводил все светлое время суток в больнице. Он и Сара сидели у кровати сына и по очереди занимали его беседами. Но друг с другом почти не разговаривали.
Сара не проявляла никаких эмоций. Тед решил, что так она пытается скрыть свою тревогу о больном ребенке. Он убедил самого себя, будто, озабоченная состоянием здоровья сына, она уже забыла, что не могла связаться с мужем в прошлое воскресенье.
Когда заканчивались часы посещений, Тед со своим тестем обычно вместе ужинали и затем гуляли по периметру Гайд-парка.
Темы, представляющие интерес для обоих, довольно быстро иссякли. Поэтому однажды Тед весь вечер говорил один, посвятив свой монолог тому, как получил в Гарварде удар ножом в спину, — этот случай в его собственном воображении приобрел мифические размеры, сопоставимые с убийством Юлия Цезаря.
Мистер Харрисон демонстрировал свой интерес к пылкой речи Теда, время от времени покашливая и поддакивая.
Вернувшись в «Клариджиз», обличитель Гарварда пожелал собеседнику спокойной ночи и заторопился к себе в номер.
Рано утром в пятницу огромный «даймлер» приехал за мистером Филиппом Харрисоном.
Ему предстоял длинный день. Они с Тедом должны были забрать Сару и внука из Пэддингтон-Грин и отвезти их в лечебницу Джона Рэдклиффа в Оксфорде. А затем ему нужно было ехать в аэропорт Хитроу, чтобы успеть на рейс в Женеву.
Ведь он, в конце концов, имел задание от правительственных органов Соединенных Штатов и больше не мог откладывать исполнение своих обязанностей.
Доктор Вивиан Стоун ожидала их в Рэдклиффе и проследила за тем, чтобы юного пациента как можно скорее уложили в удобную постель.
Глядя на измученное лицо Сары, педиатр заметила:
— Рама Чаттереджи рассказала мне, что вы всю неделю находились возле маленького Теда. Предлагаю вам отправиться домой и как следует выспаться, миссис Ламброс. Нам бы не хотелось иметь на руках двух больных вместо
Когда они вернулись в Аддисон-кресчент, Теда вдруг осенило: ведь с тех пор, как все началось, они с Сарой еще не разговаривали наедине. Он решил, что она продолжает молчать из-за усталости от всего пережитого, но ему все же хотелось как-то восстановить их прерванное общение.
— Слава богу, он поправляется, — произнес он, выбрав наименее спорное высказывание для начала разговора.
Сара не ответила. Она повернулась к нему спиной и принялась разбирать вещи.
— Представляю, как тебе было страшно. А если бы ты оказалась совсем одна? Счастье, что папа был в Лондоне.
Она резко обернулась к нему, лицо ее пылало от ярости.
— Он тебе не папа, черт возьми! — выкрикнула она. — Я сыта тобой по горло и терпела тебя столько времени лишь потому, что отец был здесь. Сейчас я ухожу в больницу. А когда вернусь, хочу, чтобы духу твоего здесь не было. И не только тебя самого, но и твоих вещей, и твоих научных книжек. Только смотри не прихвати моих книг.
— Сара, что все это значит?
— Послушай, — с горечью ответила она, — я была рядом с тобой целых двенадцать лет. Заботилась о тебе. Делала за тебя половину научной работы. Защищала тебя, не давая рассыпаться в прах твоей хрупкой уверенности в собственных силах. Я слушала тебя, сочувствовала. Я практически превратилась для тебя в носовой платок, куда ты мог поплакать…
— Сара…
— Нет, Ламброс, дай мне закончить. Я терпела все это и ничего не имела против. Даже не возражала быть нашему сыну и мамой, и папой в одном лице — до тех пор, пока думала, будто я для тебя что-то значу. Но потом ты выбрал Оксфорд — самый большой город на земле, — чтобы нанести мне оскорбление, равное пощечине. Господи, все вокруг знают о том, что ты трахаешься с этой маленькой потаскушкой! Мало того, что ты унизил меня перед всеми, так тебе еще надо было повыпендриваться перед моим отцом!
Тед никогда не слышал, чтобы она говорила с такой злостью.
— Сара, прошу тебя, не надо раздувать все до немыслимых размеров. Если не считать этого… опрометчивого поступка, я всегда был верен тебе. Я хочу сказать, эта девица ничего для меня не значит. Послушай, я был не прав. Я совершил ошибку. Это могло случиться с кем угодно.
— Тед, возможно, я и простила бы этот твой, как ты выражаешься, «опрометчивый поступок», если бы наш брак был по-настоящему крепким. Но ты не любишь меня больше. И хватит притворяться. Мы уже давно не живем как настоящие супруги.
— Ты хочешь развестись?
— Да. И чем раньше, тем лучше.
— А как же малыш? Мы не можем с ним так поступить. Это нечестно.
— Слушай, Тед, он уже не такой и маленький. И чувствуют, что происходит между нами. Поэтому не говори мне всю эту чушь про то, будто надо жить вместе ради детей.
— Сара, — внушительно произнес он, — я не позволю тебе так поступать.
— Ты не позволишь?
Сара посмотрела на него, едва сдерживая негодование.