Однокурсники
Шрифт:
Если это и есть настоящая жизнь, то я уже сыт ею по горло. И если после службы на флоте я еще останусь в живых, то ноги моей на палубе больше не будет.
Как-то раз, убедившись, что мой «приятель» находится в другой части корабля, я отправился повидаться с помощником капитана, чтобы просить о переводе на другое место службы. Я не стал говорить об истинной причине такой просьбы, просто сказал, что, на мой взгляд, у меня есть другие таланты, которые могли бы лучше послужить военно-морскому флоту.
«Какие?» — спросил он.
«В самом деле, какие?» — подумал я про себя.
И ляпнул
Здесь я являюсь чем-то вроде редактора и журналиста и пишу для различных ведомственных газет военно-морского флота, а также отсылаю наиболее интересные статьи в Вашингтон для более широкого распространения.
Оказалось, это вполне симпатичная работа. Если не считать того случая, когда одно мое сообщение для телеграфного агентства было подвергнуто цензуре со стороны капитана. Я-то решил, будто это хорошая история. В ней было все — волнение, переживание, удивление и прочее, включая даже забавные моменты. Но начальству почему-то так не показалось.
На прошлой неделе, когда темной ночью мы входили в Средиземное море, стоял густой туман. (Драматическое начало, не правда ли?) И в этом мраке, полном опасностей, мы столкнулись с другим кораблем. Никто не пострадал, руки-ноги у всех остались целы, хотя в ближайшем порту захода все-таки пришлось провести кое-какие ремонтные работы.
Самое очаровательное во всей этой истории было то, что мы, оказывается, столкнулись с собственным эсминцем. Я подумал, что этот рассказ будет представлять некоторый интерес для читателей.
Но капитан был другого мнения. Он стал яростно доказывать, что с американскими кораблями такого никогда не случается.
Полагая, что задача любого журналиста — это говорить людям правду, я напомнил ему, что с нами только что именно такое и случилось.
После чего он совершенно взбеленился и обрушил на меня весь свой запас разнообразных синонимов, означающих недостаток или полное отсутствие интеллекта. Основная мысль, которую он хотел донести, заключалась в следующем: возможно, в Военно-морском флоте Соединенных Штатов и случаются отдельные ошибки, но не хрен сообщать об этом в прессу.
На гражданку я выйду через один год, три месяца и одиннадцать дней. Если повезет, то с честью.
В любом случае до этого еще ой как далеко.
*****
Сара окончила курсы лучше всех в группе.
Вообще-то пока она получала свое предыдущее образование, никому бы и в голову не пришло, что она превзойдет всех своих подруг, выпускниц Рэдклиффа, в мастерстве стенографии и машинописи. И тем не менее в конце первого лета она уже могла, восхищая всех, писать под диктовку 110 слов в минуту и, удивляя всех, печатать 75.
— Не думаю, что вам нужно еще проходить какие-то дополнительные курсы, чтобы повысить ваши шансы на рынке труда, Сара, — сделала свое заключение миссис Холмс, руководитель летних курсов. — С вашей скорописью и уровнем образования
Вдохновленные этой похвалой, Сара и Тед приступили к просмотру различных газет. Оказалось, в Кембридже так много вакансий, что наверняка можно подобрать работу неподалеку от их квартиры на Харон-авеню и ходить туда пешком.
Первые же два собеседования завершились тем, что ей предложили работу в обоих местах, и в результате пришлось хорошенько подумать, что же выбрать. Должность секретаря при финансовом директоре Гарвардского трастового фонда оплачивалась щедро, семьдесят восемь долларов в неделю, тогда как в издательстве «Юниверсити-пресс» была вакансия, где за большее количество часов предлагали всего пятьдесят пять. Тем не менее уже было ясно, какое из двух мест окажется предпочтительней как для мужа, так и для жены.
Прежде всего, издательство находилось ближе к дому (в самую метель можно юркнуть туда, и хоть бы что). Во-вторых, там обещали возможное продвижение по службе. («С вашим знанием языков, вы довольно скоро станете редактировать тексты», — поспешила заверить ее руководитель отдела кадров, миссис Нортон, заметив первую реакцию Сары на предложение по зарплате.)
Однако наиболее привлекательный аспект, как они оба считали, заключался в том, что благодаря такой работе они бы владели информацией обо всем происходящем в мире классической филологии. Они бы первыми узнавали, кто над какой книгой работает и будет ли этот труд печататься или нет. Подобные закрытые сведения могли бы оказаться бесценными в дальнейшем, когда вопрос о поиске работы встанет уже перед Тедом.
Он не ожидал, что учеба в аспирантуре окажется таким суровым испытанием. Для того чтобы заработать степень доктора филологии, нужно было пройти несколько ужасно трудных курсов: по лингвистике, сравнительной грамматике, метрике, стилистике греческого и латинского языков, и так далее, и тому подобное. К счастью, судьба наградила его спутницей жизни, с которой он мог обсуждать всю эту эзотерику каждый вечер за ужином.
Уже летом они стали жить вместе. Тед еще раньше заявлял, что ужин он будет готовить только сам. Но поскольку он считал, что повар не должен входить на кухню, пока не сделает все задания по классическим предметам, Саре не оставалось ничего другого, как ждать почти до десяти вечера, когда ее муж приступит к приготовлению их deipno (ужина).
Перед ней возникла деликатная проблема, которую нужно было решить дипломатическим путем. Ведь какая нормальная женщина будет возражать, если вкуснейшую еду с отборнейшим вином, под музыку и при свечах ей подаст профессиональный официант, который сядет затем рядом и скажет, что любит ее, а после ужина разделит с ней постель?
Но как посмеет женщина сказать такому мужу, что наутро после волшебных вечеров и изумительных ночей ей приходится клевать носом за своей пишущей машинкой? Сара сделала вывод: единственный способ выйти из затруднительного положения — это научиться кулинарным секретам Ламбросов у его мамы. В таком случае она сможет начинать готовить ужин, пока Тед все еще будет биться над индоевропейской этимологией.