Однолюб
Шрифт:
"Точно! Кропоткинская! Там сейчас маленький Андрей, отец не рождённого пока деда, Олега Андреевича. Будущего большевика..."
До победы... Счастливчик, ещё не знает.
Уже навсегда...
– Ух ты!
– вдруг удивлённо вскричал собеседник Романа, - Красота! Откуда это вообще у тебя?!
Палец белогвардейца уперся в перстень, изображавший Двуглавого, Российской Империи, Орла...
* * *
А потом было много всего. Очень много. Погиб генерал Марков -
Вместе с возвращением памяти появились и навыки: оказывается, пристав умел отлично стрелять, да и в рубле на саблях был куда как неплох. Вряд ли кто-то смог упрекнуть бы Романа, что в сражении он чем-то уступал врагам. Более того, за истекшее время пристав прикончил двоих: одного пулей, другого штыком - во время отчаянной атаки, когда шли трое на семерых... Это нравилось Роману, нравилось драться, чувствовать на руках кровь. Он понимал, что проживает чужую жизнь, и, конечно, не в людских силах что-то здесь поменять... но данный вопрос редко отнимал много места в его голове.
Судьба прадеда? Прекрасно, пусть будет так. Это лучше, чем серая, бессмысленная жизнь там, где он существовал. Очень скоро прошлое стало восприниматься как сон - долгий и нудный сон, который, к счастью, уже позади. Реальность только одна: та, где ты есть. Где в руках сжата винтовка, а в глазах товарищей блестит надежда - безумная, как им неизвестно - остановить. Остановить колеса чудовищного механизма, не дать уничтожить, перемолоть, сломать...
Если надо, положить жизни - но только остановить.
Здесь в это верили, за это сражались, гибли. А что может быть лучше, чем если у человека есть цель? Настоящая, достойная цель, ради которой он готов вытерпеть голод и боль, болезнь и страданья? Ничего - думал Роман. Брал оружие и шёл воевать...
Пристав редко видел глаза врагов. Так уж получалось, далеко не всегда сражение вытекало в штыковой бой. Но зато он отчетливо чувствовал пламя. То самое, пламя багряной звезды, отблеск которого бродил в зрачках его племянника, в прошлом деда, ветерана Второй Мировой... Кто-то из красных - и их оказалось много!
– был совершенно такого лишён, кто-то светился, но несильно, слегка... но иные... иные горели! Горели так, что хотелось отшатнуться, закрыть глаза.
...Вместо этого Роман перезаряжал винтовку и стрелял. По комиссарам, интернационалистам, прочей деструктивной, антирусской мрази. И, видит Бог, чувствовал, что поступает верно, бьется не зря...
...У пристава появились друзья. Точнее, вернувшаяся память подарила и их. Степан, - тот парень с усами и бородой, Павел - белогвардеец, первым сообщивший что Роману уже не увидеть родных... много прочих, перечислять которых сейчас нет причин. Некоторые погибли, жизнь прочих, зачастую, висела на кончике их штыка...
Роман обнаружил, что, по каким-то причинам, пламя интернационала замечает лишь он один. Другие были как из учебника по истории - чувствуя
Время шло. Добровольцы взяли Майкоп, Армавир, после упорного, почти месячного сражения пал центр губернии, город Ставрополь. К концу тысяча девятьсот восемнадцатого от большевиков были очищены значительные территории: Кубань, Ставрополье, весь Северный Кавказ. Немцы прогнали красных с Украины, поступали отрывочные вести о растущей мощи войск Колчака...
Многим казалось, что теперь-то уж всё: большевицкая гидра развеется в прах. Роман, понятно, надежд не разделял. И ожесточенно тренировался: рубился на саблях либо, когда позволяли патроны, стрелял. Его способности росли, будто бы на дрожжах - к лету тысяча девятьсот девятнадцатого он был первым по указанным дисциплинам в взводе, на ротных соревнованиях дошёл до финала - где, правда, всё-таки проиграл.
...Наступление на Москву, начатое с такой помпой и широким размахом, провалилось: учебник истории не соврал. Красные были близки к провалу, началась даже эвакуация правительственных организаций... но не судьба. Наступила приправленная кровью зима: войска Деникина оставляли Харьков, Киев, Донбасс...
Дивизия, в которой служил Роман, была окружена. После долгих боёв людям, носящим имя погибшего генерала, удалось вырваться из котла... но цена! В окрестностях одного не шибко известного села сгинуло две трети тех, кто там воевал... Среди них был и Павел, и целая куча прочих, кого пристав отлично знал...
Уходя от наседающих красных, люди уже не улыбались, как полгода назад. На лицах появилась ожесточение, что-то чёрное родилось в сердцах... Но они не покорились, не собирались сдаваться и отступать. "Реванш ещё будет", - вот что, зачастую, говорили тогда...
Услышав подобное, Роман отмалчивался. И - при первой возможности - стрелял. Счет убитых большевиков давно перерос цифру два...
* * *
С запада дул легкий, приятный ветерок. За спиной - расстилалась необъятная, пенящаяся легкими волнами, водная гладь. Воздух нёс запах соли и машинного масла. На душе лежала тоска.
Они стояли, выстроившись в две шеренги вдоль кромки песчаного берега и ждали... ждали посадки на пароход. Шло тринадцатое ноября тысяча девятьсот двадцатого, Русская Армия покидала Крым... Красные прорвали оборону перешейка, большевицкие орды прямо сейчас, предвкушая расправу, шли на немногие города... Уже не оставалось шанса биться, победить, сдержать. Это понимал каждый. Только уходить, уплывать - армии, и всем, кто перенес с ней её крестный путь от начала и до конца...
<