Шрифт:
Франц Фюман
Однополчане
От всего сердца приветствую моих советских читателей.
Я рад и счастлив, что мои повести и рассказы о войне и о трудных усилиях послевоенного времени выходят в свет в Советском Союзе. Я хочу поблагодарить всех, кто принимал участие в работе над этой книгой.
"Однополчане" - мое первое прозаическое произведение.
"Капитуляцией" я хотел завершить разработку мучительной темы войны и обратиться к современности. Но когда в Западном Берлине я стал свидетелем реваншистского сборища моих земляков - судегских немцев, - я снова взялся за перо, чтобы написать цикл рассказов "Еврейский автомобиль".
Сборище
Отнеситесь поэтому к моей книге как к исповеди немца, который принадлежит к поколению родившихся в 1922 году, как к исповеди немца, который некогда, исполненный ложных представлений и обманутый, вторгся как враг в страну и родину социализма, чтобы впоследствии, пройдя через годы размышлений, возмужания, внутренней перестройки в лагере для военнопленных, покинуть ее пределы, став ее искренним другом.
Это случилось в июне 1941 года под Мемелем* [* Мемель - старое название города Клайпеды.
– Здесь и далее примечания составителя.]; в тот день особенно повезло трем солдатам: обер-ефрейтору Карлу В. и старшим стрелкам Иозефу Л. и Томасу П.
Каждому из ни^ удалось во время учебных стрельб выбить тридцать пять очков из тридцати шести возможных. За последние годы такой результат был лучшим не только в батальоне, но и во всей дивизии. Всем троим командир батальона майор фон дёр Заале тут же на стрельбище объявил благодарность. Обычно после таких результатов удачливым стрелкам предоставлялся отпуск: но вот уже больше месяца, как отпуска были запрещены.
И этих стрелков освободили от службы всего на три дня. Им разрешили уйти, не дожидаясь конца учений.
Карл, Иозеф и Томас быстро договорились о том, как им провести свободное время. Они решили пойти в Либиакен, ближайшую деревню. До нее часа два ходу, но там можно, если повезет, найти девушку, а если не повезет, утешиться в каком-нибудь ресторанчике. В Либиакене имелся такой ресторанчик, который сам по себе стоит двухчасовой ходьбы. В месте расположения батальона не было ни одного подобного заведения. Там были только луга, пересеченные ручьями и постепенно переходившие в болото. Местами на равнине возвышались гряды небольших холмов, похожих на дюны: одни их склоны были пологи, другие падали круто, отвесно и даже с выгибом, как морская волна. Холмы эти поросли редким лесом: березой, ольхой и соснами, а под негустыми кронами теснились полки-солдат к солдату, палатка к палатке, орудие к орудию. Казалось, все это тоже неотъемлемая часть ландшафта.
– Прибалтика, - сказал Карл.
– Такой она была всегда.
Итак, они отправились в Либиакен. Они шли свободно и непринужденно, сняв фуражки, расстегнув воротники и засучив рукава, винтовки висели у них на груди. Друзья громко пели. Земля расстилалась перед ними, открытая, буйно поросшая сочной, мясистой зеленью, в которой ослепительно, по-майски желтели болотные цветы, и среди этой зелени и желтизны ярко
Вдруг, испуганная шагами путников, в небо взлетела какая-то диковинная птица. Она походила на цаплю, только перья у нее были иссиня-черные, а грудь покрыта красными ромбами. Птица плавно парила в воздухе, потом взвилась еще выше и остановилась, хлопая крыльями, - зловещий черный знак на безоблачном небе.
У солдат тотчас появилось желание подстрелить эту птицу. Патроны у них были-торопясь с полигона, они вопреки правилам не сдали каптенармусу оставшиеся, - по три у каждого. Но здесь, на границе, стрелять без приказа было строжайше запрещено.
За самовольную стрельбу их могли предать военнополевому суду. Солдаты колебались: они страшились наказания, но им очень хотелось подстрелить птицу.
Карл предостерегал своих товарищей; Иозеф, напротив, убеждал их в том, что майор фон дёр Заалестрастный коллекционер всяких редкостных тварей и что он не только не поставит им в вину стрельбу без разрешения, но и похвалит, если они принесут ему эту черно-красную цаплю. Однако споры слишком затянулись. Птица, словно почуяв грозящую ей смертельную опасность, стремглав полетела прочь, вытянув шею, и, похожая на стрелу, оперенную двумя огромными крыльями, скрылась из глаз. Раздосадованные солдаты опустили винтовки. Но им посчастливилось во второй раз за этот день: цапля появилась снова, и они следили за ней, охваченные охотничьей лихорадкой. Птица была еще очень высоко. Но вот она медленно начала опускаться, издала пронзительный крик и, захлопав крыльями, метнулась в прибрежные заросли ивняка. Ее черные перья поблескивали в лучах солнца среди застывшей неподвижной листвы. Птица посмотрела на солдат, потом повернулась к воде, чтобы напиться. Иозеф и Карл выстрелили одновременно, а Томас только хотел нажать на спуск, как отчаянный вопль, заглушивший грохот выстрелов, словно парализовал его. Все трое стояли, будто окаменев, их лица посерели. Они ждали затаив дыхание, но больше ничего не услышали. Кругом царила тишина, почти такая же осязаемая, как тугой ветер, дующий с воды. Винтовка выскользнула из рук Иозефа и упала в траву, чуть звякнув. Тогда они пришли в себя. Они поняли, что попали в человека, и кинулись спасать его. Но когда они подбежали к ивняку, было уже поздно.
Они увидели растерзанную цаплю, а рядом с пей лежала девушка, мертвая. Среди жесткой осоки, за кустом, возле ручья, лежала она на спине, распластавшись, широко раскинув руки. Из ее груди била кровь тонкой прерывистой струйкой.
Иозеф и Томас, охваченные ужасом, смотрели на нее и глухо, без крика, стонали. Они впервые увидели, как человек истекает кровью, и были не в силах это вынести. Потом увидели, что трава тоже покраснела от крови.
– Боже мой, - пробормотал, содрогнувшись от страха, Карл, - боже мой, ведь это дочка майора.
Он склонился над девушкой, но не коснулся ее.
Он прислушался, не дышит ли она, и заглянул ей в глаза.
– Все...
– сказал он.
– Я не стрелял. Я нет...
– пролепетал Томас.
Нестерпимый ужас охватил его. Томас хотел убежать, но не мог. Он стоял словно вкопанный, словно окаменевший, чувствуя, что он бессилен и беззащитен, что отныне неразрывно связан с этим убийством, и так же как цветок или лист неудержимо повертывается к свету, так и его неудержимо тянуло обернуться и посмотреть на убитую. Он взглянул на нее.