Офелия

Семироль Анна

– Хоть ты на нее не вопишь, – усмехнулся Питер и поднял перед собой лающую Лотту. – Видишь, Офелия? Лотта требует свой мячик обратно.

Русалка растянула губы в подобии улыбки, сверкнули острые зубки.

– Здорово! – воскликнул Питер. – Да ты улыбаешься! Офелия, мяч. Мяч. Давай его сюда. Мяч.

Удивительно, но она его поняла. Нырнула, покружилась немного и выплыла, ухватив мячик зубами.

– Не так, – покачал головой Питер. – Надо руками. И бросать. Вот, смотри.

Он опустил Лотту на дорожку и сделал жест, будто что-то берет в руки и бросает. Офелия отпустила мяч и замерла, не сводя

с Питера больших черных глаз. Уши-плавнички то приподнимались, расправляясь, то прижимались к мокрым волосам. Мяч покачивался на воде рядом с ней, и Лотта лаяла, не умолкая. Наконец Офелия совсем по-человечески кивнула, обхватила игрушку тонкими пальчиками и взвилась из воды в окружении сверкающих брызг.

– Ух ты!!! – пораженно выдохнул Питер, наблюдая это восхитительное зрелище.

Красный резиновый мячик стукнулся об край скамейки и покатился в траву. Собаки радостно завопили и бросились его ловить. Офелия вынырнула поодаль и, как показалось Питеру, вся сияла от радости. Мальчишка отобрал у собак игрушку и снова бросил в пруд. Секунды спустя мяч вернулся обратно.

– Молодец, Офелия! – крикнул Питер. – Лови мяч!

Она снова прыгнула, перехватила летящий мячик, утащила его в глубину. Бишоны топтались у самой кромки воды, обиженно скулили. Питер замер, пытаясь угадать, где вынырнет русалка. Или выскочит мячик.

Мяч ударил его по ноге. Питер повернулся вправо и увидел Офелию под мостками – там, откуда отец прикармливал ее рыбой. Русалочка выглядывала из-за опор мостков и выглядела чрезвычайно довольной. Питер подбросил мячик в руке, и игра возобновилась. Мальчишка бросал мяч, Офелия перехватывала его на лету, пряталась под водой, выныривала внезапно и кидала игрушку Питеру. Собаки носились по дорожке взад-вперед и галдели без умолку.

Так их и застали миссис Палмер, Агата и пятеро старшеклассниц, приехавших в гости. Зрелище играющей с мальчиком русалки было настолько неожиданным и красивым, что дамы замерли, не решаясь нарушить идиллию и словом. Офелия была прекрасна в сияющем ореоле брызг под ярким солнцем, в своих развевающихся ленточках, оборках и воланах. Такого волшебного зрелища ни в одном кино не показывали. Питер смеялся, перебегая с места на место, бросая мяч – довольный, растрепанный, счастливый.

– Лови, Офелия! Умница! Какая ты молодец! – кричал он, хлопал в ладоши. – Бросай мячик!

В разгар игры Лотта не выдержала. Прыгнула в пруд и поплыла к мячу, отчаянно колотя по воде лапами. Офелия тут же нырнула. Заскользила под самой поверхностью легкая белая тень.

– Лотта, назад! – закричал перепуганный Питер.

Агата пронзительно завизжала, заметалась. Миссис Палмер и девочки помчались к пруду, все наперебой звали собаку. Та скулила, кружа на месте, как белый комочек ваты.

– Лотта, миленькая, сюда! – Питер встал на колени, протянул руки над самой водой. – Ко мне, Лотта! Плыви сюда!

Офелия вынырнула возле собаки, та перепугалась окончательно, принялась подвывать. Кто-то из девчонок воскликнул:

– Да она ее утопит!

Питер заплакал. До Лотты было слишком далеко, русалка кружила рядом, и мальчишка помнил, что точно так же она делала, когда отец бросал ей крупную рыбу. Мальчишку трясло, он звал и звал собаку, беспомощно глядя на то, как она все больше погружается

в воду, намокая.

– Офелия, нельзя! Не трогай! – кричала миссис Палмер.

Русалка нырнула. Питеру показалось, что у него кончился воздух. Или кто-то ударил его в живот, перебив дыхание. Сейчас… вот сейчас вода под Лоттой посветлеет, станет белой, как сама собачка – и все, Лотта исчезнет. Мальчишка закрыл лицо руками. «НЕТ! Офелия, НЕТ!» – взмолился он молча, не в силах ни вздохнуть, ни вскрикнуть. Подоспевшая мама обхватила его руками, прижала к себе. Питер вжался лицом в ее платье, пропахшее ягодным джемом и выпечкой. Больше всего на свете ему сейчас хотелось спрятаться, перестать слышать, оказаться далеко-далеко отсюда.

– Офелия… – обронила миссис Палмер в наступившей тишине. – Господи…

Что-то заставило Питера открыть глаза и оглянуться.

Офелия двигалась к берегу, словно шла в воде, погружаясь до плеч. В руках у нее была Лотта – живая, очень довольная, занятая важным делом: собака вылизывала русалочке щеку. Офелия с удивлением рассматривала ее, бережно поддерживая одной ладонью под живот, а другой касаясь то пушистой макушки, то мокрой шерсти на спине. И улыбалась.

Агата примчалась, когда русалка почти подплыла к берегу. Хлестанула ее прутом – тем самым, что отец брал с собой «для безопасности».

– Отпусти ее, гадина! – в слезах вопила Агата, лупя прутом, почти не глядя. – Не трогай мою собаку, мерзавка!!!

Питеру показалось, что Офелия вскрикнула. Тонкие руки, держащие Лотту, метнулись, закрывая лицо. Собака глубоко окунулась в воду, взвыла, замолотила лапами – и вот уже миссис Палмер подхватила ее, вытащила на берег. И Питер словно очнулся. Налетел на сестру, вцепился в руку, держащую прут.

– Дура! Не смей! Она спасла ее! Что ты делаешь? – орал мальчишка, заливаясь слезами. – Это больно! Это очень больно!

Растаскивали их миссис Палмер и гостьи Агаты. Мама увела Питера в дом – за руку, как маленького; умыла, напоила водой, в которую накапала перед этим успокоительного. Агату утешили девчонки, рассказали, как все случилось на самом деле. И уже через двадцать минут над лужайкой, где мама накрыла стол, зазвучал веселый девичий смех.

Питер даже к ужину не спустился. Лежал ничком на кровати, уткнувшись лицом в вытянутые руки, и думал об Офелии. В память врезались полные боли и обиды черные глаза русалочки. И рассеченная прутом оборка пышного платья, которая – Питер помнил – была частью самой Офелии.

Когда совсем стемнело, в комнату Питера зашел мистер Палмер. Присел на край кровати, погладил сына по голове.

– Мама мне все рассказала, Пит, – тихо и медленно, словно тщательно подбирая каждое слово, сказал он. – Пожалуйста, не обижайся на сестру. Она очень испугалась за собаку. И все не так поняла. Она тоже переживает, сын.

Питер хотел сказать, что никто Офелию не любит, что все воспринимают ее как опасное дикое животное, и это глупо, это неправильно, но не смог. Лишь съежился и глубже уткнулся в подушку. Отец посидел рядом еще пару минут и ушел. Окно в комнате Питера было открыто, и мальчик услышал вскоре, как отец на крыльце сказал маме, что русалка не ест и вообще не выныривает, как бы он ее ни звал. И похоже, что тренировки с ней придется начинать с самого начала.