Офицер. Сильные впечатления
Шрифт:
— Ну и пришлось мне натерпеться! — продолжала Рита. — Когда я приехала из Киева, ухитрившись выбить официальное разрешение, и вся группа уже вылетела из Москвы, одна местная сволочь мужского пола начала ставить нам палки в колеса.
— Не понимаю, — сказала Маша.
— Политика, — усмехнулась Рита. — То есть это он так думает.
— Но почему же он так уперся?
— Да потому, — нетерпеливо сказала она, — что женщинам в этом мире отведено лишь получать оплеухи. А тем, кто связал себя с политикой или, упаси Бог, с телевидением — тем более…
Так они мило беседовали, и Маша даже не заметила, когда они перешли на «ты».
— Ну
— Вот, вышла замуж…
— Это я уже знаю, — мягко улыбнулась Рита. — Видела, как ты орошала слезами бюстгальтеры и трусы… Я спрашиваю о том, чем ты занимаешься и вообще есть у тебя какие планы.
— Сначала были, а теперь не знаю…
— А вот это просто глупо. Замужество, как бы это сказать, вещь сомнительная во многих отношениях. Особенно, если ты в нем не очень счастлива. Заметь, прошло только две недели, как ты замужем, а уже недоумеваешь по поводу того, что с тобой происходит.
— Не знаю…
— В любом случае тебе стоит поразмыслить о том, чем заняться. Ведь что-то тебя, наверное, интересует?
Сначала робко, а потом смелее Маша принялась рассказывать о своей заветной мечте.
— Мне кажется, я бы хотела стать журналисткой… Я подала документы на журфак. Я бы хотела заниматься чем-то настоящим. Чтобы много ездить, много видеть… Там, где происходит самое главное… Может быть, даже делать репортажи о войне.
Рита с удивлением взглянула на эту девчонку, которая выскочила замуж, когда у нее еще молоко на губах не обсохло, но слушала с искренним вниманием и заговорила только тогда, когда фонтан Машиного красноречия иссяк.
— Короче, ты бы хотела работать на телевидении? — спросила она. — В эфире?
Эти слова, произнесенные так запросто и вслух, повергли Машу в замешательство, которое тут же сменилось глубоким унынием. Мечта показалось ей совершенно нереальной. Первый раз в жизни завела об этом речь с посторонним человеком. Ничего глупее, наверное, нельзя было придумать.
— Да, на телевидении, — сказала она почти со злостью и вспыхнула. — Да, в эфире!
В конце концов, почему она должна стыдиться своей мечты?!
— Ас чего ты взяла, что у тебя это получится? Не такое простое это дело.
— Я просто знаю, — твердо ответила Маша, словно уже боролась за свое место под солнцем на телевидении. — И если бы кто-то дал мне шанс, я бы это доказала.
Рита опять улыбнулась.
— Это весьма жестокий мир. И грязный. Наверное, нигде нет столько грязи, как на телевидении. Другой такой работы, пожалуй, и не сыскать. Можешь мне поверить. Мне ох сколько пришлось нахлебаться…
Маша только пожала плечами. У нее на лице по-прежнему была написана твердая решимость. Про себя же она удивлялась, до чего они могли договориться, едва познакомившись.
— Мне пора, — вдруг спохватилась она. — Я обещала встретиться с Эдиком в пять, а сейчас уже без пятнадцати!
Маша умолчала о том, что Эдик Светлов бывает весьма недоволен, когда его заставляют ждать. Она была достаточно умна и понимала, что в качестве супружницы одаривает его ласками более чем скромно — а он многого и не требует, — а потому, по крайней мере, нужно иметь совесть и стараться не доставлять ему слишком много хлопот вне постели. Так она решила для себя с первых же дней их совместной жизни.
— Ничего, подождет, — небрежно сказала Рита. — Подождет и пять минут, и даже пятнадцать. Ничего с ним не случится.
Они допили коктейль, и Маша бережно спрятала в сумочку визитную карточку с телефоном, которую ей протянула Рита.
— Обязательно позвони, — сказала Рита.
— Как только приедем в Москву, — пообещала Маша.
Она возвращалась к Эдику с легким сердцем. Словно впервые в жизни почувствовала себя самостоятельным человеком. Вообще, человеком. Так, вероятно, ощущали себя целые народы, когда катапультировались из состава Союза. Неплохое сравнение, подумалось ей, журналистское. Надо бы записать. Впрочем, в действительности дело, может быть, обстояло куда серьезнее. Маша сделала свой жизненный выбор, и еще неизвестно, к чему этот выбор мог ее привести.
Эдик дожидался Машу, нетерпеливо прохаживаясь около дома. Он то и дело вытягивал шею и озирался по сторонам. Маша опаздывала на пятнадцать минут. Он ждал не столько ее появления, сколько того, как она будет оправдываться.
— Маша, — строго сказал Эдик, — никогда не заставляй меня ждать. В нашей семье деньги зарабатываю я, и за все плачу тоже я.
Прошло всего две недели их медового месяца, самым ярким воспоминанием которого у Маши должно было стать несостоявшееся паломничество к ужасному Бабьему Яру, а Эдик уже раз и навсегда распределил их роли. Маше, как она это поняла, отводилась роль вечно виноватой и оправдывающейся стороны.
V
Тяжелый транспортный самолет ждал на пустынной бетонной полосе в военном аэропорту близ Грозного. Маша держала ладонь на сером цинковом гробу, который вот-вот должны были загрузить в чрево самолета. Накануне у Маши был еще один прямой выход в эфир прямо в момент очередного обстрела боевиками российского блокпоста. Она стояла перед телекамерой и рассказывала о текущей ситуации в пекле гражданской войны, рассуждая о том, каким образом эта война может повлиять на общую политическую ситуацию в стране, на отношения России с другими кавказскими республиками. Она чувствовала, как ее эмоциональная, почти импровизированная речь складывается в один из самых драматических телевизионных репортажей, которые ей когда-либо приходилось вести.
Впрочем, ей мало верилось в то, что телезрители вообще способны понять весь ужас того, что здесь происходит. Огромная территория была охвачена неискоренимым мятежным духом, и многочисленные и подчас противоборствующие друг с другом отряды боевиков, рассредоточенные в недоступных федеральным войскам горах, были готовы сражаться насмерть до последнего человека.
Голос Маши прервался, а на глаза навернулись слезы, когда она начала рассказывать о том, на что способен подствольный гранатомет. Режиссер делал ей знаки, чтобы она продолжала, не желая прерывать съемку, а Маша ему делала отчаянные знаки, что ей необходима передышка. Режиссер сожалел лишь об одном — о том, что не посчастливилось заснять все случившееся с Ромой вживую. Если бы только удалось это сделать, то выдающийся ролик можно было бы тут же толкнуть западным коллегам со всеми вытекающими отсюда последствиями. Со стороны режиссера никаким цинизмом здесь и не пахло. Что случилось то случилось, а работа прежде всего. После эфира режиссер уверял Машу, что материал тем не менее отснят грандиозный, а главное, им удалось сработать эпизод прямо в ходе боевых действий… Что ж, видно, бедный Рома уже превратился в «эпизод»…