Офицерский крематорий

Нестеров Михаил Петрович

Связь с ним прервалась. Мне сталось только ждать гостей. В моем представлении это была свора, готовая порвать волка в шкуре ищейки. Еще вчера я мог бы принять это отчасти льстившее мне определение. Волк – сильный, неутомимый хищник, и в охоте ему нет равных.

Глава 4

Отступники

Я ждал следственную бригаду, присев на краешек кровати и отвернувшись от тела женщины, не глядя в окно или полированную дверь платяного шкафа, в которых оно могло отразиться. Но моя спина обрела качество перископа с его сложной системой

зеркал, и я видел мельчайшие детали, а те, что ускользнули, дорисовало мое воображение.

Над моей головой (по ощущениям – в номере этажом выше) простучали быстрые шаги. Собака? Да, я отчетливо различил позвякивание цепи. Как будто пес сорвался с привязи и теперь таскал за собой обрывок цепи. Или звено. Звено? Почему звено? Потому что цепь состоит из звеньев? Это важно? Раз это пришло в голову – да. Сейчас для меня любая восстановленная в памяти деталь – на вес золота. Но нет, нет там никакого пса. Это воспаленное воображение рисует галлюциногенным карандашом бессмысленные картины и ставит суровую подпись под каждой – Шизофрения. Но если так, то пес должен появиться, потому что шум или голос зачастую тащит за собой зрительные образы.

Ну, где ты, псина?

Нет тебя!

Значит, все не так уж и плохо…

Сейчас для меня не было ничего дороже чувства к этой несчастной женщине. Я состоял из жалости и жажды мщения, из девяносто девяти процентов чувств и одного процента мозгов. И не в силах был изменить это соотношение.

Сколько я так просидел – не знаю. Время утратило для меня значение. Мир изменился с появлением следственной группы. Старший – полноватый и небритый, в сером свитере и утепленной кожанке нараспашку – напоминал полярника. Вот сейчас он махнет меховой шапкой, стряхивая с нее снег…

Наверное, я долго ждал этого момента, приоткрыв рот, как наркоман, обкурившийся марихуаны. Надо отдать должное «полярнику», он терпеливо дождался просветления в моих глазах, подсек проплывающую в них мысль и расшевелил меня парой коротких оскорбительных фраз. Указав рукой на труп женщины, он взглядом пробежался по отдельным частям моего полуобнаженного тела:

– Как интересно! Я так не пробовал.

– А ты попробуй! – взорвался я, вскакивая на ноги.

Наверное, он видел и не такое. Или увидел все, что хотел. Он шагнул в ванную, снял с вешалки широкое, больше походившее на махровую простыню полотенце и бросил его мне:

– Прикройся.

На этот раз я не отреагировал на его слова.

– Я сказал, прикройся. Я говорю с тобой по-человечески, верно? Но вопрос в другом: ясно ли я выразился?

Я обвязался полотенцем и кивнул «полярнику»:

– Не вопрос. Я все понял.

– Вот и отлично. А ты здорово потянул время.

– Почему я позвонил Михайлову, а не тебе? – быстро сообразил я. – Извини, я не знал номера твоего телефона. Кстати, ты так и не представился.

– Павлов, – назвал он свою фамилию.

– А я – Павел. Совпадение или это что-то значит?

– Ничего это не значит.

Он не стал больше меня слушать. Жестом руки убрав меня в угол комнаты, другим жестом Павлов пригласил в помещение прибывших вместе с ним следователей. И пока они не приступили к осмотру, я вспомнил важную деталь:

– У нее должен был

остаться мой носовой платок.

– Уж не знаю, насколько важны твои сопли в этом деле. Тут главное – следы твоей спермы.

Кровь ударила мне в голову, и я бросился на Павлова с кулаками. Дорогу мне преградил другой следователь, выбросив руку в сторону, и я, ударившись о нее, как о шлагбаум, растянулся на полу. Он тотчас склонился надо мной, надавив коленом на грудь:

– Еще раз дернешься, надену на тебя наручники.

Мне трудно было дышать, не то что говорить, и все же я сумел выдавить из себя пару слов:

– Я понял.

Он легко поднялся на ноги. Я же встал с пола с трудом.

– Так про какой платок ты говорил? – как ни в чем не бывало спросил Павлов. – Кто знает, может быть, это важно.

Я постарался объяснить ему, а в голове у меня щелкало заигранной пластинкой: призрачный шанс, призрачный шанс… Меня не сразу насторожила немногочисленность следственной группы – всего четыре человека.

– Ты хорошо знал ее? – поинтересовался Павлов, представившийся мне только по фамилии, не указав звания. Но мне с первой же минуты стало ясно, что он – старший следователь в группе, созданной для расследования конкретного преступления, и образовалась она по совместному решению двух должностных лиц – начальника следственного подразделения и начальника органа дознания, и решение это было мотивировано звонком столичного оперуполномоченного – майора Михайлова.

Словно в подтверждение моих мыслей, Павлов положил передо мной постановление о создании следственной группы, в которой численно и поименно был утвержден ее состав. Собственно, он дал мне понять, что состав опергруппы определился не графиком дежурства следователей, оперуполномоченных угрозыска, экспертов, что они – спецгруппа. Он не обязан был ставить меня в известность о составе группы, но в этом вопросе пошел мне навстречу, и я выставил себе еще одну положительную оценку.

– Распишись, – потребовал он, щелкнув авторучкой.

– Немного вас, – пробежался я взглядом по должностям и фамилиям. – С такой компанией легко договориться.

– Это точно, – не стал возражать Павлов, забирая постановление и возвращаясь на свое место за столом. – Твой звонок Михайлову и пересылку снимков с места происшествия ему я склонен считать смягчающими вину обстоятельствами.

– Можно подумать о явке с повинной, – предложил я.

– Вот видишь, мы нашли общий язык. Мы одни, понятых мы пока не приглашали и готовы выслушать тебя: что ты нам можешь предложить?

Фактически открытым текстом этот следователь просил на четверых. Не в его компетенции было закрыть дело, но ход его расследования он держал в своих руках. Я видел эти вожжи – длинные ремни. Он мог держать их натянутыми, а мог отпустить их.

– Я могу предложить правду.

– Правда нам не по зубам, парень.

– Кредитную карту, ключи от машины сумеете раскусить?

Я снова бросил взгляд на залитую кровью кровать, моргнул, как если бы сфотографировал ее, увидел этот снимок в руках первого присяжного заседателя, второго, пятого, двенадцатого. И вот уже другая фотография, на которой я в одной окровавленной майке, пошла по кругу…