Офицеры
Шрифт:
— Эх, не так пошел! — сокрушается фельдшер.
— Ходы не отдаем, — строго говорит телеграфист. — По уговору.
— Да знаю я, знаю… — вздыхает фельдшер.
Слышен далекий гудок паровоза.
— Двадцать второй, воинский, — зевает фельдшер. — Сейчас я тебе сортир сделаю.
В окно видно, как по путям медленно движется эшелон.
— Ходи, медицина, решайся, — телеграфист посмотрел на часы. — Раньше расписания воинский.
Фельдшер после короткого раздумья и больших колебаний берется
— Который? — деловито спрашивает Иван.
— Этот, — помощник тычет пальцем.
— Взять!
Помощник и боец хватают фельдшера, так и не успевшего поставить шашку на доску, и выволакивают его на платформу.
Мимо платформы медленно движется воинский эшелон. В распахнутых настежь дверях — бойцы.
— Этот вагон пропускаем, — распоряжается Иван — Грузим в следующий.
Помощник машиниста и боец-грузин забрасывают фельдшера в следующий вагон. Туда же прыгают Варавва и грузин, а помощник со всех ног бежит к паровозу.
Телеграфист по-прежнему сидит неподвижно, подняв руки над головой и потеряв от страха способность двигаться. И только когда эшелон уходит с разъезда, бросается к аппарату. Схватив трясущимися руками ключ, начинает отбивать телеграмму, повторяя текст:
— Семнадцатый! Налет большой банды! Похищен фельдшер! Срочно окажите помощь! Подвергаюсь опасности! Шлите бронепоезд!..
В теплушке примолкшие бойцы с опаской поглядывают на отгороженный простынями угол. Здесь Варавва и боец-грузин, которые еще отдуваются после проведенной операции.
— А вдруг, понимаешь, обиделся он? — жарким шепотом спрашивает грузин. — Обиделся и теперь ничего делать не будет. Я бы, понимаешь, обиделся…
Варавва так глянул, что боец сразу примолк. И тут из-за занавески вышел перепуганный Алексей.
— Ну что? — спросил Иван.
— Что, что… Послал.
— Куда послал?
— Куда, куда… Куда надо, туда и послал.
Примолкли оба. Примолкли весьма озадаченно. Из-за занавески вышел фельдшер — спокойный, деловитый и очень серьезный. Повертел в руках шашку:
— Зачем было хватать? Ну зачем, спрашивается? Я же спокойно мог в дамки выйти.
— Я думал, чем скорее… — виновато начинает Варавва.
— Скорее, казачок, только в вашем деле требуется, — фельдшер огорченно повертел шашку, швырнул ее в открытую дверь. — Ну вот что. Помощник нужен.
— Я — муж, — высунулся было Алексей.
— Ты уже свое дело сделал, — старик отобрал у него цыгарку, жадно, про запас, затянулся, выбросил в вагонную дверь, спросил пожилого:
— Дети есть?
— Значит, трое, — сказал пожилой с достоинством. — Дочки. Первая, значит…
— Помогать будешь. Поставь еще воды. Остальные — вон.
Бойцы растерянно
— Как так — вон? — озадаченно спросил Иван. — Куда?
— Вот он знает куда, — фельдшер ткнул пальцем в Алексея и ушел за занавеску.
Теперь все уставились на Алексея.
— На крышу, — без особой уверенности предложил он.
— На крышу! — крикнул Варавва. — Быстро, марш!
Нагоняя график, поезд шел полным ходом. Бойцы сноровисто лезли на крышу, помогая друг другу.
— Гармошку! Гармошку не забудьте!
Алексей вылез вместе со всеми, а Варавва задержался. Сказал пожилому:
— Тихоныч, дай знать, как тут и что.
— Оповещу, — солидно сказал пожилой. — Коли сын родится, сигнал подам.
Эшелон мчится через залитую солнцем степь. Мелькают телеграфные столбы. На крыше теплушки — бойцы. На смену растерянному и напряженному ожиданию пришло веселье. Горланят песню:
— Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка…
Алексей и Иван сидят с торца крыши, свесив ноги в пролет между вагонами.
— Ну вот, Алешка, скоро ты станешь натуральным мужчиной, — балагурил Иван, но глаза оставались по-прежнему непривычно напряженными, даже растерянными. — Бойцы папашей величать будут.
— Тебе легко шутить, ты, вон, в академию нацелился, — вздохнул Алексей. — Главное, понимаешь, матерей у нас нет: ни у Любы, ни у меня. Обе, как на грех, от тифа померли, будто сговорились. А без бабки как ребенка вырастить?
— Есть бабка, — не глядя возразил Иван. — Отца у меня беляки зарубили, а мать уцелела. В станице живет, на Тереке. Хорошо там, молоко, виноград, хлебушка вволю.
— Хорошо, Ваня, где нас нет.
— Хата у матери добрая, сад имеется, — не слушая, продолжал Иван. — И Люба подкормится, и ребенок на ноги встанет.
— Ты это о чем?
— Давай я Любу с ребенком к матери отвезу, — тихо сказал Варавва. — Нет, ты погоди отказываться, ты подумай сперва. Тут — голод да холод, а там… Природа там, климат, а главное, хлебушка вволю, Алешка. Там они…
— Они, они…А я?
— Ты?.. — Иван посмотрел на него, точно только что обнаружил. — Ты учись. В академию готовься. Опять вместе будем. Помнишь, что комэск говорил?
Алексей молча достал деревянный портсигар комэска с аккуратными заплатами на месте пулевых пробоин. Друзья закурили и долго дымили молча.
— Спасибо, Ваня, — сказал наконец Трофимов. — Спасибо, друг, да только никогда мы с Любашей не расстанемся. Я ей слово чести дал, когда, это… Руку и сердце просил. — Помолчал, посмотрел на помрачневшего Варавву, толкнул в бок кулаком:
— Ну, чего зажурился, казак?
— Вай!.. — вдруг закричал грузин, вскочив с места и держась за зад. — Насквозь проткнул, понимаешь!..