Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Докинз Ричард

Позвольте сделать еще одно отступление: встреча Гейзенберга и Бора имеет историческое значение в связи с загадкой, почему же Германии не удалось разработать атомную бомбу. Если кто-то и мог возглавить подобный проект, так это Гейзенберг. Когда он ошибся в расчетах и решил, что создать такое оружие невозможно, – была ли то намеренная ошибка? Принять это предположение было бы честью для его памяти, но, к сожалению, это, скорее всего, не так – как я выяснил еще от сэра Рудольфа Пайерлса, моего старшего коллеги по Новому колледжу, преемника Роджера Эллиота на кафедре профессора физики имени Уайкхема. Пайерлс был одним из двух британских физиков (оба – евреи, бежавшие от Гитлера), которые первыми провели верные расчеты, доказали, что атомную сверхбомбу создать возможно, и уведомили об этом союзников (“Меморандум Фриша – Пайерлса”). Уже пожилым вдовцом сэр Рудольф пригласил нас с Лаллой вместе с множеством

других гостей на ужин в свою оксфордскую квартиру; всю еду он приготовил сам. Когда все остальные разошлись, мы остались помочь вымыть посуду, и он рассказал нам такую историю (в свое время записанную тайно): услышав новости о Хиросиме, Гейзенберг заметно удивился – и, похоже, искренне. Также за мытьем посуды мы с восторгом узнали о хитрости, с помощью которой сэр Рудольф еще раньше догадался, что немцы не вкладывают серьезных усилий в разработку атомной бомбы. Он хорошо знал мир немецких физиков и, изучив расписания университетских лекций, заметил, что профессор Такой-то, профессор фон Сякой-то и доктор Этакий до сих пор читают лекции в своих университетах, – но если бы немецкий аналог Манхэттенского проекта существовал, их бы к тому времени уже обязательно в него завербовали. Прекрасный образчик детективной работы! И сам сэр Рудольф был прекрасным человеком: после войны, как и Роберт Оппенгеймер, он стремился ослабить опасность ужасного оружия, которое они помогли создать, и стал активным участником Пагуошского движения ученых за мир. Я был на его похоронах в 1995 году, и мне жаль, что он не дожил до того, чтобы прочесть лекцию имени Симони: общественное понимание науки вызывало у него огромный интерес, и он подарил мне свою книгу “Законы природы” с автографом; физика в ней излагается для людей вроде меня.

За каждой лекцией имени Симони следовал обед примерно на шестнадцать человек, обычно в Новом колледже, но дважды обед проходил в невероятной красоты Уайтхемском аббатстве близ Оксфорда – по доброте хозяев, Майкла и Мартины Стюарт, которые к тому же украшали компанию своим жизнерадостным присутствием. На некоторые из лекций прилетал сам Чарльз (за штурвалом своего личного самолета, в крошечный оксфордский аэропорт). Именно на одном из ужинов после лекций Чарльз подарил мне одну из самых ценных вещей, которыми я владею, – первое издание “Происхождения видов”, из исходного тиража всего в 1250 экземпляров. Переживания переполняли меня, и я не находил слов, а он встал и произнес прекрасную речь, преподнося мне книгу.

Для меня великая честь быть знакомым со всеми девятью “моими” лекторами имени Симони. С Дэном Деннетом я впервые познакомился, когда они с коллегой, Дугласом Хофштадтером, предложили включить главу о мемах из книги “Эгоистичный ген” в свою антологию “Глаз разума” – книгу, которая заставляет задуматься. В антологию входит и текст самого Дэна “Где я?”, запись мощнейшей лекции, в которой он разыгрывал сценарий, будто его мозг (“Йорик”) находится в баке, подключенном к аппарату жизнеобеспечения, передает телу сигналы по радио и полностью синхронизирован со своей точной копией (“Губертом”), закачанной в компьютер. Какой из двух “мозгов” контролирует его тело – нет разницы. Он был так убежден в их взаимозаменяемости, что в кульминационной части лекции переключился с одного на другой – с драматически утрированным результатом, который полностью заслуживал бурных аплодисментов (и я не сомневаюсь, что они были).

Лекция “Где я?” – философский труд: Дэн (наряду с Э. К. Грейлингом, Джонатаном Гловером и Ребеккой Гольдштейн) – один из тех философов, благодаря которым я (и, пожалуй, многие другие ученые) “соображаю”, зачем нужны философы. Он мыслит смело, с оттенком подначивания, но и очень глубоко; он принадлежит к новой породе философов науки, которые в ней разбираются и способны на равных беседовать с ведущими учеными об их областях знания. Он добрый друг, а в разговоре “поднимает уровень” любого собеседника. Когда я беседую с Дэном, я практически чувствую, как поднимается (но никогда не достигает его уровня) мой коэффициент интеллекта.

“Поднимать уровень” – занятная способность, которая редко, но встречается и у других (например, у Стивена Пинкера – если идти дальше по моему списку лекторов имени Симони), и, пожалуй, ей могли бы заняться теоретики образования. Похожей способностью обладал и покойный Бернард Уильямс (еще один знаменитый философ, с которым – как и с его милой женой Патрисией – мы стали друзьями): его собеседник будто становился остроумнее и забавнее. Так умеет и Гермиона Ли, литературовед и биограф, еще одна коллега по Новому колледжу, ныне – президент колледжа Вулфсона в Оксфорде, по-прежнему хороший друг, хоть мы теперь и редко видимся. Не знаю, когда в обиход вошло выражение “поднимать уровень” в этом смысле, но ко

всем им это выражение подходит.

Как я еще скажу в разделе “Мемы” в следующей главе, Дэн Деннет – один из тех, кто ухватился за идею мемов и стал развивать ее самостоятельно (другой стала сообразительная и умная психолог Сьюзен Блэкмор, автор книги “Машина мемов”). Мемы играют значительную роль в нескольких книгах Дэна, в том числе “Опасная идея Дарвина”, “Объясненное сознание” и “Разрушая чары”. Он умеет выразительно формулировать, и в его инструментарии полно “насосов интуиции” (цитируя название еще одной его книги, которая сама по себе интеллектуальный насос): среди моих любимых – “краны” и “тросы с вертолета” [114] . Также он разгромно развенчивал обскурантизм и претенциозные “глубокости” (его блестящее выражение, которое можно иллюстративно определить как “что угодно, что когда-либо сказали Дипак Чопра, Карен Армстронг или Тейяр де Шарден”).

114

“Краны” – природные, механистические объяснения, “тросы с вертолета” – ложные, например сверхъестественные, объяснения.

Спустя годы после лекции Дэна имени Симони я был у Джона Брокмана в Нью-Йорке, и Джон рассказал нам, что Дэн внезапно и серьезно заболел. Прогнозы были неутешительны, и мы, друзья, уже готовились оплакивать его, когда новости вдруг стали улучшаться. Дэна спасла героическая американская медицина и операция на сердце по передовым технологиям. Пока он восстанавливался в больнице, он написал трогающую за живое статью под заголовком “Слава людям”. Он намеренно противопоставлял ее привычному “Слава Богу”. Он благодарил людей – хирургов, врачей, медсестер, изобретателей оборудования, которое позволило поставить диагноз и провести лечение, и даже тех людей, кто стирал его кровавые простыни. С мягким сарказмом он подсмеивался над теми, кто писал, что молился о нем: “А козла вы в жертву принесли?” Прочтите его статью: это ликующий крик души, адресованный тем, кто действительно заслуживает благодарности (и действительно существует) [115] .

115

http://edge.org/conversation/thank-goodness. – Прим. автора.

Ричард Грегори умер в 2010 году: большая потеря для нашего общего дела развития общественного понимания науки. Он был психологом, специализировался на том, как зрительные иллюзии позволяют нам заглянуть во внутреннее устройство разума, – но психологию он соединял с умениями и интуицией изобретательного инженера, а также блестяще разбирался в истории науки. Он популяризовал интерактивные научные музеи, которые получили известность благодаря его собственному Exploratory в Бристоле и Exploratorium в Сан-Франциско.

Сам Ричард был полон фонтанирующего жизнерадостного воодушевления. Рассказывая о любимых научных темах, он едва ли не пританцовывал на месте, фыркая от удовольствия, словно школьник-переросток, который разрывается от возбуждения, открывая рождественский подарок – новую игрушку. Ричард был весьма признателен, что его избрали членом Королевского общества, а когда я намного позже был удостоен той же чести, он специально написал мне лучащееся теплом письмо: “С нами намного веселее!”

Я познакомился с Ричардом, когда его пригласили прочесть лекцию в Оксфорде, еще в мою бытность студентом. После лекции по психологии в ответ на один из вопросов он описал свое чертовски хитрое изобретение: дополнительное приспособление для астрономического телескопа. Теперь с этим трюком намного лучше справляется компьютер, но мысль заключалась в том, чтобы делать фотоснимки сквозь другие, уже проявленные, негативы и таким образом путем усреднения исключать случайный шум и помехи в верхних слоях атмосферы.

В следующий раз мы вновь встретились, когда он приехал в Оксфорд и мы с Лаллой пригласили его поужинать у нас дома вместе с Фрэнсисом Криком и его женой Одиль (она сделала фотографию, которую можно найти на цветной вклейке). Для нас с Лаллой это была большая честь – принимать за своим столом этих двух гигантов мысли и слушать, как они вдохновляют друг друга: своего рода предвестие того, что я позже назову “взаимными консультациями”.

Я только что упоминал Сью Блэкмор, и на память приходит ее прочувствованный некролог Ричарду Грегори, в котором запечатлена сама его суть. Она описывает свою первую с ним встречу в бристольской лаборатории в 1978 году и вспоминает: