Оглянись! Сборник повестей
Шрифт:
В этой избе было особенно много икон, они закрывали всю стену от пола до потолка. Здесь стояли какие-то необычные, громадные, почти сплошь окованные железом сундуки. Катя опасливо ходила вслед за Столбовым. Испуганно вздрагивала при каждом шорохе. А Петька, хотя и побаивался в душе, первым шёл в тёмные горницы. Зажигал лучину. Открывал сундуки.
— Смотри! Книги!
Под тяжёлой крышкой, аккуратно переложенной сукном, лежали толстенные тома с медными застёжками. Петька с трудом поднял один, расстегнул замки, открыл. Странные красивые буквы вились на листе. И лист был гладкий на ощупь, холодный и гораздо тяжелее бумаги.
—
Он подошёл к свету и разобрал с трудом несколько слов: «Хождение… Китай… Нипон, Камчатка».
— С ума сойти! Рукописная книга! Ты представляешь!
Но Катя не слышала его. Её уже давно знобило, а сейчас словно молоты стучали в голове.
— Петя! — прошептала она. — Нехорошо мне! Я, наверное, умру.
— Ты что! Ты что, Катюша! Не придумывай!
Он помог ей вернуться в ту избу, где была вытоплена печь. Вытряс из сундуков какие-то бархатные шубы, тулупы. Уложил девочку на лавку, укрыл, но Катя всё никак не могла согреться. Петька сделал питьё. Для этого специально выбегал на болото и собирал под снегом клюкву. Вот когда пригодились вычитанные в книжке четырнадцать способов жить в лесу. Руки у него совершенно распухли, он едва мог держать в пальцах спичку. Катя отпила совсем немного. Зубы у неё стучали о край деревянной плошки.
— Пропадём мы! — тихо сказала она. — Знаешь ведь мы где? Мы в скиту! Где староверы прятались. Сюда дороги никто не знает. Не найдут нас…
— Да ты что! — сказал Петька. — Как это — не найдут! Обязательно найдут! С вертолёта найдут.
— Нет! — всё так же печально сказала Катя. — Здесь с вертолёта ничего не видно. Заросло всё. Ничего здесь сверху не найдут. Пропадём мы.
— Вот глупая какая! — закричал Петька. «Господи! — думал он. — Она ведь правду говорит: если сами не выберемся — пропадём. Нужно только её успокоить». — Знаешь что, ты лежи, постарайся уснуть. А я побегу книжку поищу и почитаю тебе. Помнишь, сколько в той избе книг?
Он вернулся в читальню, как прозвал избу про себя, лихорадочно стал шарить в сундуках. Открыл одну книгу, другую. И не смог оторваться.
— «…Возьми доску липовую… ловкась добро… закали в печи и пиши с лазури…» — читал он. — Это же живописные секреты! «Что надобно творить для состава красок…» Схемы ловушек! Старинные гравюры! «Город Амстердам». «Вологда». — У Петьки глаза разбегались. — Вот это да! Вот это да! — только и шептал он. — Ведь это клад, клад. Это же музей настоящий! Только бы выйти отсюда!
Он схватил несколько книг поменьше, вернулся к Кате.
— Вот, — сказал он, усаживаясь у лучины. — Слушай! «Государю нашему, Атаману войска Донского Кондратию Булавину послание…» — прочитал он. И даже взмок. Письмо Булавину!
— Огонь! Горит всё, — внятно сказала Катя.
Петька вздрогнул.
— Мама, не пускайте Колю на улицу без валенок — простудится ведь.
— Что с тобой, Катя? — спросил Петька и понял, что девочка бредит.
Ему стало страшно. Он почувствовал, что и его самого знобит. Не ели они уже второй день. Он уселся у пылающей печи и стал глядеть в огонь. «Вот оно, приключение! — думал Петька. — Да если бы мне рассказали о таком, я бы босиком по снегу сюда пошёл! Скит, сотни книг, которым цены нет… Кому расскажи — не поверят. Да ради этого можно жизнь отдать… Да, но только свою жизнь, собственную! А не жизнь этой рыжей девчонки».
Он вспомнил деда Клаву, бабушку. Как они, наверное, сейчас тоскуют и мечутся. Как, наверное,
— С ума сойти! — сказал он себе. — До тринадцати лет дожил и не спросил, где мой родной дед и бабушка, пока отец не рассказал.
Он вспомнил, как однажды отец пришёл домой ужасно расстроенный. Как он хватал себя за голову и кричал, что больной погиб по его вине, что он преступник… Петьке было страшно смотреть на него из другой комнаты.
А может быть, в тот самый момент отец нуждался в нём, в Петьке? Почему он не расспросил его на следующий день, что случилось? А мама? Что о ней мог сказать Петька? Ничего! То, что она физик? И всё! Она как-то пыталась рассказать ему о своей работе, но он не стал слушать.
Чтобы похвастать перед деревенской девчонкой, устроил он этот поход за ёлками. А теперь смотрит, как она страдает, и ничем не может помочь!
И никто никогда не узнает о том, как погиб он, Петька Столбов. Никогда о нём не заплачут, как о тех погибших героях-партизанах. А ещё жальче было, что никогда и никто не узнает о тех сокровищах, что отыскал он, Петька Столбов. Ведь его находка могла осчастливить десятки людей. Наверняка в этих книгах есть и рецепт золотой росписи, и старинные сочинения, и, кто знает, может быть, ещё неизвестные летописи. Он вспомнил Николая Александровича. Два года он будет раскрывать одну книгу, отклеивать страницу за страницей. А здесь десятки книг умирают. Их некому читать. Кто знает, о чём кричат эти страницы? И он, Пётр Столбов, ничего не может сделать.
— Нет! — сказал он громко. — Нет! Не имею я права умирать! Как только вьюга уляжется, возьму Орлика и пойду искать тропу. — Ему представилось, как бредёт он по болоту, как проседает под ним трясина и он проваливается без крика в ледяную дымящуюся жижу. «И кто только эти приключения выдумал?»
Конь на повети вдруг затопал, заходил. Петька очнулся. Ему показалось, что кто-то прошёл в сенях. Волки! Он схватил рогатину и вскочил, заслоняя Катю.
Дверь отворилась. На пороге стоял в клубах морозного пара Антипа Пророков.
Петька выронил оружие.
— Мир дому сему! — пророкотал Антипа низким басом, снимая шапку и обметая ею валенки. — С Новым годом! Вот вы где. А вас весь район ищет. Ну, слава богу, живы!
Глава шестнадцатая
Хозяин болота
Антипа поднял рогатину. Усмехнулся.
— Я как узнал, что вы Орлика взяли, — сказал он, — сразу понял, что, если вас волки пугнут, конь сюда подастся. Он ведь здесь родился. До году тут, в этой повети, стоял. Я ему сено на болоте косил. Мой это конёк. Ну, а потом, как стало мне кормить некого, так я его и отпустил.
Антипа говорил очень медленно. Словно отвык он от слов. А руки у него ходили проворно. Он открыл банку с тушёнкой, налил из фляги молока, достал из мешка котелок и через несколько минут уже поил с ложки Катю каким-то снадобьем. Петька уплетал тушёнку с хлебом, он не мог дождаться, когда согреется молоко, и пил его так, ледяное.
— А что, — спросил Антипа, глянув искоса на Петьку, — заколоть меня, как медведя, мог?
Хотел Петька соврать, но не так на него смотрел Антипа, не вранья он ждал.