Огнедева

Дворецкая Елизавета Алексеевна

Но не успел Вольга обрадоваться, а Любозвана кликнуть кого-нибудь из сеней, как в дверь постучали и в истобке послышался голос старейшины Вышеслава:

— Судиславна, сношенька моя! Горлинка моя сизая, здесь ли ты?

— Здесь, батюшка, — по привычке отозвалась Любозвана и тут же прижала руку ко рту — но поздно.

— Выйди, солнышко наше! А то люди говорят, брат к тебе приехал, а на глаза не кажется. Здоров ли сокол наш, не привез ли хворобы какой?

Вольга в досаде хлопнул себя по колену. Зря он надеялся, что сумеет уехать, не попавшись на глаза Вышеславу. Не прийти поклониться родичу было бы неучтиво, но Вольге сейчас было не до того. Как же, размечтался! Будь он мухой, тогда еще, может быть, и миновал бы Словенск незамеченным. А тут ведь из каждой избы по десять глаз глядят — уже и доложили.

Пришлось

ему встать и идти приветствовать свекра сестры, Вышеслава Мирославича. Это был рослый мужчина лет сорока пяти, крупный, с заметно выпирающим из-под длинной, богато вышитой рубахи животом. Волосы у него были цвета грязной соломы, зачесанные назад и заправленные за уши, борода чуть темнее, нос толстый, а глаза цвета скорлупы недозрелого ореха. Держался Вышеслав всегда живо, приветливо, хотя добродушие его было мнимое, и порой он бывал так навязчив в своем дружелюбии, что его за глаза звали Прилипень. Вот и теперь он принялся многословно упрекать парня, что тот не зашел поклониться. Вольга каялся и отговаривался спешкой. Дескать, не посмел тревожить, а батюшка в Плескове заждался, нельзя его долее томить… О своих делах Вольга старался говорить поменьше, но по всему выходило, что о Дивляне словенский старейшина ничего не знает. О ней он ни разу не упомянул, даже намеком, напротив, послал за своей дочерью Остроладой, четвертой по старшинству, но старшей из тех трех, что оставались пока дома и были не замужем. Эту Остроладу Вольга видел уже неоднократно и особо смотреть на нее не стремился. Да ее и дома не оказалось: в Перынь, сказали, убежала. И пришлось Вольге идти за Вышеславом в его собственную избу, принимать там приветствия его жен и двух оставшихся младших дочерей, а потом подробно рассказывать о руси Игволода и варягах Одда Халейга, о сражениях и последующих событиях. Пока говорили о ратных делах, он приободрился, поскольку тут все служило к его чести. Но когда речь зашла о посольстве полян, Вольга посмурнел и замкнулся. А поведав о том, как возмутились ладожане при известии, что их Деву Альдогу отец задумал отправить в полянскую землю, он и вовсе сник.

— И решил Домагость с родом своим вместо Яромилы отдать другую дочь… среднюю… — пробурчал Вольга и умолк.

— Это какую же — Дивомилу? — тут же настырно спросила Буденевна, вторая из жен Вышеслава. — У Домагостя же три их всего осталось незамужних.

— Ее.

— Ту, что тебе обещали?

Вольга не ответил, в досаде не поднимая глаз.

— Было бы о чем грустить, сокол ты мой ясный! — Вышеслав потрепал его по плечу. — Мало ли девок на свете! Мои, вон, чем хуже? И родом знатны, и собой хороши, и учтивы, и всему обучены, рукодельницы! Любую отдам! Особенно Остряну — она и годами созрела, и приданое все заготовлено. Пусть отец сватает за тебя — тут же отдам. Этой осенью и свадьбу справим. Наша девица в Плескове княгиней станет, а ваша, глядишь, в Словенске! Тогда и Домагость со своими полянами нам не супротивник будет!

Вольга слушал, почти не вникая, и думал только об одном: как бы поскорее избавиться от Вышениного гостеприимства, взять того Полоза, за которым Любозвана кого-то послала, забрать Дивляну из леса и ехать с ней в Брускавину весь. Если и придет погоня из Ладоги, то Вышеслав им скажет, что беглецы отправились в Плесков. Пусть поищут там. А в Плесков можно хоть к зиме вернуться, хоть к новому лету. Особенно если тогда уже появится ребенок… или должен будет появиться, то и ладожские, и плесковские отцы не смогут больше сердиться и справят все обряды как надо.

Под нескончаемые речи Вышеслава Вольга ерзал от нетерпения, будто сидел на горячем. Любозвана, вместе с другими женщинами подавая на стол, шепнула ему, что Полоз уехал с утра за рыбой и еще не вернулся, так что спешить пока некуда. А потом прилетела, будто Встрешник, эта Остряна… Из Перыни, с новостями. Что жрица Добролюта нашла в лесу умирающую девушку, Тепляну, дочь Витонега ладожского, и что та Тепляна — Дева Ильмера, которую в Словенске ждали семь десятков лет!

Хоть Вольга и знал, что Дивляна бежала в одежде Тепляны и под ее именем, он не сразу сообразил, что речь идет о ней. Но Загор и Невер, пришедшие вслед за Остряной, тайком в нескольких словах рассказали ему о происшествии в лесу. С одной стороны, Вольга испытал облегчение при мысли, что его захворавшая невеста теперь в надежных руках и ее вылечат, а с другой, огласка была им как острый

нож! Долго ли удастся выдавать ее за Тепляну здесь, где живут родичи Домагостя, где ее все видели всего год назад под настоящим именем?

— А только не Тепляна она вовсе никакая! — с торжеством заявила Остряна, едва все эти мысли успели молниями пронестись в Вольгиной голове. — Это — Дивомила, вторая Домагостева дочь! Я всех его дочерей на Прибыниной свадьбе видела и помню! Поди, батюшка, сам посмотри!

Вышеслав немедленно забыл обо всем прочем и, путаясь в длинной рубахе старейшины, чуть ли не бегом пустился к Перыни. Вольга с гулко бьющимся сердцем несся впереди, опережая его. В первые мгновения Вышеслав не догадался связать с ним неожиданное появление в Словенске Домагостевой дочери, но едва ли это надолго…

Однако ни подтвердить, ни опровергнуть слова Остряны поначалу не удалось. Сама Добролюта встретила знатных гостей в воротах святилища и решительно отказалась пропустить к девушке.

— Больна она, Невея ее мучает, — отвечала она, загораживая узкий проход священных резных ворот своим довольно крупным телом. — Боровита с ней осталась, гонит из нее болезнь-хворобу. Куда там смотреть, брате, — и мы-то близко подходить боимся. Не дитя малое, знаешь ведь — пока Боровита хворобу не выгонит да на дерево сухое не отнесет, там не запечатает, никому близко быть нельзя, а не то Невея на тебя и перекинется.

— Но ты хоть скажи, сестра, Тепляна она или Дивомила?

— Девушка Гостивитова рода, это могу сказать, — уклончиво отвечала Добролюта.

— Они обе Гостивитова рода! Но все же которая из двух? Ты знать должна, ведь Дивомила, Домагостева дочь, на Прибыниной свадьбе прошлой осенью тут была!

— Не до того мне было тогда, чтобы девиц разглядывать.

— Так дай я сам посмотрю!

— Нельзя никому к ней входить!

Вышеслав напирал, лез в ворота, но Добролюта не шутя преградила ему путь своим телом, ухватившись обеими руками за резные воротные столбы, представлявшие собой идолов богинь-Рожаниц. Выпихивать старшую жрицу племенного святилища Вышеслав все же не посмел. На упрямую сестру он злился, но браниться с ней при скоплении народа не стал, опасаясь, что верх все равно останется за ней. Добролюта была старше его на пару лет, а уродилась такая же крупная и сильная, как и он, и Вышеслав до сих пор не то чтобы робел перед ней, но спорить со старшей сестрой не любил. Да и все четыре сына пошли в нее — крепкие, рослые и упрямые. Теперь они, лбы здоровые, уже с бородами и в полудлинных рубахах женатых мужиков, околачивались рядом, сами как столбы святилища. Добролюта женила всех их лет в семнадцать, без сожалений на свадьбе старшего передав свой женский пояс первой невестке, и с тех пор сосредоточила все силы на службе богиням.

И Вышеславу пришлось отступить. Он отправился восвояси в Словенск, но наказал немедленно дать ему знать, как только можно будет видеть найденную девушку или насчет нее выяснится что-то определенное. От слухов о золотых руках и серебряных ногах он отмахивался. Не в этом суть, будь у нее хоть рога на голове, как у самой Небесной Елени! [36] А вот если новой Девой Ильмерой окажется дочь Домагостя ладожского, его давнего соперника, это очень важно! С одной стороны, это хорошо, а с другой — очень плохо, и необходимо было как следует все обдумать.

36

Елень — самка оленя, олениха. Небесная Олениха (Лосиха) — древнейшее, известное, вероятно, еще первобытным охотничьим племенам божество, богиня, рождающая всех зверей. Обычно Небесных Лосих бывает две, мать и дочь. Образ сохранился в русских легендах, в летописях и в народной вышивке.

Вольга же не ушел вместе с ним. Когда словенский старейшина удалился, он упросил Тиховею, занявшую место в воротах, снова позвать к нему Добролюту. Услышав, что зовет ее плесковский княжич, старшая жрица опять вышла.

— Послушай, матушка! — взмолился Вольга, отведя ее в сторону. — Эта девка из леса — моя, со мной приехала. Невеста моя. Я ее оставил, потому что совсем хворая была, хотел у сестры помощи попросить.

— Так надо было сразу к нам в Перынь везти, если такое дело, — заметила жрица, недоверчиво глядя на него. — А то так и померла бы в лесу. Ты ведь умыкнул ее?