Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Сенкевич Генрик

То были солдаты, одетые в придворное красное платье и волчьи шапки. Один из них, сидящий на чистокровном жеребце, очевидно, предводительствовал остальными. Он слез с коня, подошел к неподвижно лежавшему человеку и спросил:

— Жив он, вахмистр, или нет?

— Жив, пан наместник, только хрипит: его чуть не задушил аркан.

— Кто он таков?

— Не татарин; важный кто-нибудь.

— Ну, и слава Богу.

Наместник внимательно посмотрел на лежащего человека.

— Что-то вроде гетмана, — сказал он.

— И конь под ним редкий, лучше и у хана не найдешь, — продолжал

вахмистр. — Вон его держат.

Поручик взглянул в указанную сторону, и лицо его просветлело. Двое рядовых еле удерживали великолепного коня, который, раздувая ноздри, удивленными глазами смотрел на своего господина.

— Конь будет наш, пан наместник? — полувопросительно произнес вахмистр.

— A ты, собака, хотел бы у христианина отнять коня среди степи?

— Ведь это добыча…

Сильное хрипение задушенного прервало речь вахмистра.

— Влить ему горилки в рот, — распорядился наместник, — и снять пояс.

— Значит, мы остаемся здесь на ночлег?

— Да. Расседлать коней да подкинуть хворосту в костер. Солдаты живо принялись за дело. Одни начали растирать и приводить в чувство лежащего, другие пошли за очеретом, третьи расстилали на земле верблюжьи и медвежьи шкуры.

Пан наместник, не заботясь более о судьбе задушенного человека, снял пояс и растянулся на бурке у огня. То был еще очень молодой человек, худощавый, смуглый, очень красивый, с орлиным носом. В его глазах виднелась ничем не сдерживаемая отвага, впрочем, несколько умеряемая общим выражением лица. Густые усы и давно небритая борода придавали ему солидность не по летам.

А в это время два пажа занялись приготовлением ужина. Несколько кусков баранины жарилось уже на огне; несколько дроф, подстреленных по дороге, и другая дичина ждали своей очереди. Костер пылал, распространяя огромный круг света. Задушенный человек начал понемногу приходить в себя.

Сначала он повел вокруг налитыми кровью глазами, всматриваясь в лица окружающих его людей, потом сделал попытку встать. Солдат, который разговаривал с наместником, поднял его под мышки; другой подал ему бердыш, чтоб незнакомцу было на что опереться. Лицо его было еще красно, жилы полны крови. Наконец, сдавленным голосом он прохрипел:

— Воды!

Ему подали горилки, он сделал несколько глотков. Горилка, очевидно, помогла ему, потому что, отнявши фляжку от губ, он спросил более чистым голосом:

— В чьих руках я?

Начальник встал и приблизился к нему.

— В руках тех, которые спасли вас.

— Значит, не вы накинули на меня аркан?

— Наше оружие сабля, а не аркан. Вы оскорбляете добрых солдат подозрением. Вас схватили какие-то негодяи, переряженные татарами. Да вы можете видеть их, если это вас интересует: вон они лежат, как бараны, все порезаны.

Он указал рукою на несколько трупов, лежавших у подошвы пригорка.

— Позвольте мне отдохнуть, — проговорил незнакомец.

Ему подали войлочное седло. Он сел и погрузился в молчание.

То был мужчина в полной силе, среднего роста, широкоплечий, богатырского телосложения и поразительной наружности. Голова его была громадна, лицо загорело от солнца и ветра, глаза черные и немного косые, как у татарина, а над

губами красовались тонкие усы, падающие вниз двумя широкими кистями. На лице его рисовались отвага и гордость. В нем было что-то привлекательное и вместе с тем отталкивающее — достоинство и гордость гетмана, соединенные с татарской хитростью, добродушие и дикость.

Отдохнув немного на седле, он встал и вместо того, чтобы поблагодарить за спасение своей жизни, пошел осматривать трупы убитых.

— Простолюдин! — пробормотал наместник.

Незнакомец тем временем внимательно всматривался в каждое лицо, качал головою, как человек, который понял все, потом направился к наместнику, отыскивая на себе пояс, за который, очевидно, хотел заложить руки.

Молодому наместнику не понравилась самоуверенность человека, несколько минут тому назад спасенного от аркана.

— Можно подумать, — с сарказмом сказал он, — что вы среди этих разбойников разыскиваете своих знакомых или читаете молитвы за упокой их душ.

Незнакомец с достоинством ответил:

— Вы не ошиблись, подумав, что я искал знакомых; вы ошиблись, назвав их разбойниками. Это слуги одного шляхтича, моего соседа.

— Не особенно же вы дружите с вашим соседом. Какая-то странная усмешка пробежала по тонким губам незнакомца.

— И в этом вы ошиблись, — пробормотал он сквозь зубы. — Но простите меня, — прибавил он немного погодя, — что я прежде всего не принес вам своей признательности за auxilium [3] и спасение, которые избавили меня от неминуемой смерти. Ваше мужество исправило последствия моей неосторожности, так как я отделился от своих людей, но моя благодарность, во всяком случае, равняется оказанной мне услуге.

3

Помощь (лат.).

Он протянул руку наместнику.

Но гордый наместник не торопился подать свою, не трогался с места и только спросил:

— Сначала я хотел бы знать, со шляхтичем ли я имею дело, и хотя нисколько не сомневаюсь в этом, благодарности незнакомого человека мне принимать не следует.

— Я вижу в вас истинно рыцарский дух; вы правы: я должен был начать мою благодарность, сообщив, кто я таков. Я Зиновий Абданк герба Абданк с крестом, шляхтич из Киевского воеводства и полковник казацкой хоругви князя Доминика Заславского.

— А я — Ян Скшетуский, наместник панцирной хоругви князя Еремии Вишневецкого.

— Под славным началом служите вы!.. Примите же теперь мою благодарность и руку.

Наместник не колебался более. Обыкновенно панцирные воины свысока смотрели на воинов других отрядов, но пан Скшетуский был в степи, в Диких Полях, где на эту разницу можно было не обращать особого внимания. Наконец, он имел дело с полковником, в чем более не сомневался, когда его солдаты принесли пояс и саблю пана Абданка и подали ему короткую булаву с роговою рукояткою, какую обыкновенно употребляют казацкие полковники. Кроме того, одежда пана Абданка была вполне прилична, а изящная речь доказывала быстрый ум и знание света.