Огнем и мечом. Часть 1
Шрифт:
– Только бы нам муравейник этот, что впереди, проскочить и в Збараж добраться, покуда Хмельницкий с татарами не заняли всю окрестность, – говорил пан Михал.
Он прослышал в дороге, что региментарии собрались в Збараже и в его стенах намерены обороняться, – потому они туда и спешили, справедливо рассудив, что и князь Иеремия со своей дивизией к региментариям должен присоединиться, тем паче что часть его сил, и немалая, имела locum [184] в Збараже. Меж тем начались околицы Проскурова. Тракт заметно стал посвободней: в каких-нибудь десяти
184
место, жилище. Здесь: постой (лат.).
– Десять миль всего! Только десять миль! – повторял, потирая руки, Заглоба. – Лишь бы добраться до первой хоругви, а там без препятствий до Збаража доедем.
Володыёвский, однако, решил запастись в Проскурове свежими лошадями, поскольку купленных в Бареке они уже совсем загнали, а Бурляевых скакунов хотели приберечь на крайний случай. Предосторожность такая была отнюдь не лишней: разнесся слух, будто Хмельницкий уже под Староконстантиновом, а хан со всеми ордами валит от Пилявцев.
– Мы с княжной здесь останемся, лучше нам в городе на рыночной площади не показываться, – сказал маленький рыцарь Заглобе, когда в версте от Проскурова им попался на глаза заброшенный домик, – а ты поспрашивай горожан, не продаст ли кто лошадей, а может, сменять захочет. Темнеет уже, но нам так и так всю ночь ехать.
– Я скоро вернусь, – пообещал Заглоба и поскакал в сторону города.
Володыёвский же велел Редзяну ослабить у седел подпруги, чтобы дать отдохнуть бахматам, а сам отвел княжну в горницу и предложил для подкрепления сил выпить вина и вздремнуть немного.
– Хотелось бы до рассвета эти десять миль проделать, – сказал он ей, – тогда и отдохнем спокойно.
Но не успел он принести провизию и мехи с вином, как во дворе зацокали копыта.
Маленький рыцарь выглянул в окошко.
– Пан Заглоба вернулся – видно, не достал лошадей, – сказал он.
Едва он договорил, дверь из сеней распахнулась и на пороге появился Заглоба – бледный до синевы, запыхавшийся, взмокший.
– На конь! – закричал он.
Володыёвский был достаточно искушенный воин, дабы в подобных случаях не терять времени на расспросы. Он не захотел даже на секунду задержаться, чтобы спасти мех с вином (о котором, впрочем, позаботился Заглоба), мигом подхватил княжну, вывел ее во двор и посадил в седло, а затем, проверив торопливо, подтянуты ли подпруги, приказал:
– Вперед, братцы!
Застучали копыта, и вскоре люди и лошади, точно вереница призраков, скрылись во тьме.
Долго скакали, не переводя духа; лишь когда от Проскурова их отделяло не менее мили и мрак перед восходом луны сгустился настолько, что можно было не опасаться погони, Володыёвский, догнавши Заглобу, спросил:
– Что случилось?
– Погоди, пан Михал, погоди! У меня чуть ноги не отнялись… Уф! Дай отдышаться!
– Что же все-таки приключилось?
– Сатана собственной персоной, клянусь, сатана либо змий, у которого одну голову снесешь, другая тотчас вырастает.
– Да говори же ты толком!
– Я
– А ты в своем уме, сударь?
– На рыночной площади видел собственными глазами, а при нем еще человек пять или шесть – у меня ноги едва не отнялись, не до счету было… Факелы над ним держали… Ох, чую, бес какой-то нам помехи не устает придумывать; нет, не верю я боле в счастливый исход нашего предприятья. Что его, дьявола, смерть не берет, что ли? Не говори ничего Елене… О Господи! Ты его зарубил, Редзян выдал… Ан нет! Живехонек, на свободе и поперек пути норовит стать. Уф! Всемогущий Боже! Слово даю, пан Михал, лучше spectrum на погосте увидеть, нежели этого злодея. И везет же мне, черт подери, всегда и везде именно я его встречаю! Везенье называется – врагу такого не пожелаешь! Неужто, кроме меня, нет на свете людей? Пусть бы другим встречался! Нет, одному мне только!
– А он тебя видел?
– Кабы видел, тебе бы меня не видать, пан Михал. Этого еще не хватало!
– Хорошо бы знать, – сказал Володыёвский, – за нами он гонится или к Горпыне на Валадынку едет, надеясь нас перехватить по дороге?
– Сдается мне, что на Валадынку.
– Так оно, верно, и есть. Стало быть, мы едем в одну сторону, а он в другую, и теперь уже не миля, две нас разделяют, а через час и все пять наберутся. Покамест он в дороге про нас узнает да повернет обратно, мы не то что в Збараже – в Жолкви будем.
– Думаешь, пан Михал? Ну, слава Богу! Точно бальзам пролил на душу… Но скажи на милость, как могло оказаться, что этот черт на свободе, если Редзян его коменданту влодавскому выдал?
– Убежал, да и только.
– Головы рубить таким комендантам! Редзян! Эй, Редзян!
– Чего изволите, сударь? – спросил слуга, придержав лошадь.
– Ты кому Богуна выдал?
– Пану Реговскому.
– А кто он такой, этот пан Реговский?
– Важная птица, поручик панцирных войск из королевской хоругви.
– Ах ты, черт! – воскликнул, хлопнув в ладоши, Володыёвский. – Теперь я все понял! Ваша милость запамятовал – нам пан Лонгинус рассказывал, как неприятельствуют между собой Скшетуский с Реговским. Реговский этот пана Лаща, стражника, родич и за его позор odium [185] затаил на пана Яна.
– Понятно! – вскричал Заглоба. – Назло отпустил Богуна, значит. Но это дело подсудное, тут плахой пахнет. Я первый поспешу с доносом!
– Приведи Господь с ним встретиться, – пробормотал Володыёвский, – тогда и в трибунале нужды не будет.
185
ненависть (лат.).
Редзян не понял, о чем идет речь, и, ответив Заглобе на вопрос, снова поскакал вперед к Елене.
Всадники теперь ехали неторопливо. Взошел месяц, туман, поднявшийся вечером с земли, опал – ночь сделалась ясной. Володыёвский погрузился в свои мысли. Заглобе понадобилось еще немалое время, чтобы прийти в себя от пережитого потрясенья. Наконец он заговорил:
– Ох, несдобровать теперь и Редзяну, попадись он Богуну в руки!
– А ты скажи ему новость, пусть натерпится страху, а я с княжной поеду, – предложил маленький рыцарь.