Огнем и мечом. Часть 2
Шрифт:
— Точно так. Здорова она?
— Здорова. А чего Богун сам не приехал?
— Ранен Богун.
— Ранен… Я на мельнице видала.
— Коли видала, зачем спрашиваешь? Врешь небось, бесстыжая! — совсем уже по-свойски заговорил Редзян.
Ведьма усмехнулась, показав белые, как у волчицы, зубы, ткнула Редзяна кулаком в бок.
— Ну ты, парень!
— Пошла прочь!..
— Испугался? А то поцеловал бы! Когда княжну заберете?
— Прямо сейчас, лошади только отдохнут…
— Ну и забирайте! Я с вами поеду.
— А ты зачем?
— Брату
Редзян изогнулся в седле, будто для того, чтобы удобнее было говорить с ведьмой, а сам незаметно положил на пистолет руку.
— Черемис, Черемис! — негромко крикнул он, чтобы привлечь внимание своих спутников к уродцу.
— Зачем зовешь? У него язык отрезан.
— Я не зову, я красоте его дивлюсь. Неужто бросишь его? Он муж твой.
— Он мой пес.
— И вас только двое в яру?
— Двое. Княжна третья!
— Это хорошо. Ты без него не поедешь.
— Я тебе сказала: поеду.
— А я тебе говорю: останешься.
Было в голосе парня нечто такое, отчего великанша повернулась, не сходя с места, и на лице ее выразилось беспокойство от закравшегося в душу внезапного подозренья.
— Що ти? — спросила она.
— От що я! — ответил Редзян и выстрелил почти в упор из пистолета
— пуля попала промеж грудей ведьмы: на минуту всю ее заволокло дымом.
Горпына попятилась, раскинув руки, глаза выкатились, нечеловечий вопль вырвался из глотки. Пошатнувшись, она грянулась навзничь.
В ту же секунду Заглоба хватил Черемиса саблей по голове с такой силой, что кость хрястнула под лезвием. Чудовищный карла, не издав и стона, свернулся как червь и задергался в корчах, а пальцы его, будто когти издыхающей рыси, то скрючивались, то снова распрямлялись.
Заглоба вытер полой жупана дымящуюся саблю, а Редзян соскочил с лошади и, схвативши камень, бросил его на широкую грудь Горпины, а потом стал шарить у себя за пазухой.
Исполинское тело ведьмы еще вздрагивало, она била ногами землю, судорога страшно исказила ее лицо, на ощерившихся зубах выступила кровавая пена, а из горла исходило глухое хрипенье.
Между тем Редзян вытащил из-за пазухи кусочек освященного мела, начертил на камне крест и промолвил:
— Теперь не встанет.
После чего вспрыгнул в седло.
— Вперед! — скомандовал Володы„вский.
Вихрем помчались друзья вдоль ручья, бегущего посредине яра, миновали редкие дубы, растущие при дороге, и глазам их открылась хата, а за нею высокая мельница. Мокрое колесо сверкало, точно багряная звезда, в лучах заходящего солнца. Два огромных черных пса, привязанные по углам хаты, рванулись к всадникам с яростным лаем и воем. Володы„вский ехал первым и первым достиг цели; соскочив с лошади и подбежав к двери, он пнул ее ногой и, бренча саблей, ворвался в сени.
В сенях по правую руку приотворенная дверь вела в просторную горницу, где на полу лежал огромный ворох щепок, а посередине тлел очаг, наполняя горницу дымом. Дверь слева была закрыта.
«Наверно, она там!» — подумал
Толкнулся, дверь отворилась, ступил на порог и остановился как вкопанный.
В глубине светлицы, опершись рукою о спинку кровати, стояла Елена Курцевич, бледная, с рассыпавшимися по плечам волосами; в испуганных ее глазах, устремленных на Володы„вского, читался вопрос: кто ты? чего тебе надо? — она никогда прежде не видела маленького рыцаря. Он же остолбенел, потрясенный ее красотой и видом светлицы, убранной бархатом и парчою. Наконец дар речи вернулся к нему, и он проговорил поспешно:
— Не бойся, любезная панна: мы друзья Скшетуского!
Княжна упала на колени.
— Спасите меня! — вскричала она, заламывая руки.
В эту минуту на пороге появился, весь дрожа, Заглоба, запыхавшийся, багровый.
— Это мы! Мы с помощью! — кричал он.
Услышав эти слова и увидя знакомое лицо, княжна покачнулась, как срезанный цветок, руки ее бессильно упали, очи закрылись пушистой завесой, и она лишилась чувств.
Глава XXIII
Едва дав лошадям отдохнуть, друзья наши помчались назад с такой быстротою, что, когда месяц взошел над степью, они были уже в окрестностях Студенки за Валадынкой. Впереди ехал Володы„вский, внимательно глядя по сторонам, за ним, рядом с Еленой, Заглоба, а позади всех Редзян. Он вел вьючных лошадей и еще двух запасных, которых не преминул прихватить из Горпыниной конюшни. Заглоба рта не закрывал, да и было что порассказать княжне, которая, сидя в глухом яру, не ведала, что творится на свете. И старый шляхтич рассказывал девушке, как они ее с первого дня искать стали, как Скшетуский до самого Переяслава по следам Богуна дошел, не зная, что тот ранен, наконец, как Редзян выведал тайну ее убежища у атамана и привез в Збараж.
— Боже милосердный! — восклицала Елена, обращая к месяцу прелестное бледненькое свое лицо, — значит, пан Скшетуский за Днепр меня искать ходил?
— Говорю тебе, в самом побывал Переяславе. И сюда непременно бы вместе с нами явился, будь у нас время за ним послать, но мы решили не мешкая к тебе на выручку ехать. Он еще не знает, что ты спасена, и за душу твою молится денно и нощно, однако ты его не жалей. Пусть еще немного помучится — зато какую получит награду!
— А я уж думала, все меня позабыли, и лишь о смерти просила бога!
— Не только не позабыли, а всякую минуту размышляли, как бы тебе на помощь прийти. Иной раз диву даешься: ладно, я голову ломал или Скшетуский, оно понятно, но ведь этот рыцарь, что впереди скачет, не меньше нашего проявлял усердье, ни трудов своих, ни рук не жалея!
— Да вознаградит его всевышний!
— Есть, видно, в вас обоих нечто, отчего людей к вам тянет, а Володы„вскому ты воистину должна быть благодарна: я ж тебе говорил, как мы с ним Богуна искромсали.
— Пан Скшетуский мне в Разлогах еще о пане Володы„вском, как лучшем друге своем, рассказывал много…