Огнем и мечом. Дилогия

Сенкевич Генрик

– Пан Пелка? – переспросил, задержав дыхание, Скшетуский.

– Он самый, сударь мой, тот, что погиб недавно, – память ему небесная! Непревзойден был в набегах – под носом у врага что хотел, то и делал. Не знаю, кто лучше его сможет водить разъезды – разве что пан Володыёвский. Так вот, нагрянул пан Пелка, от Донцова отряда живой души не оставил, а самого Донца скрутил и увез с собою. Недели две, как его к волам привязали и на кол – и поделом вражьему сыну! Но и с паном Пелкой я нахлебался немало – больно охоч был до нежного пола… Упокой, Господи, его душу! Неужто, думаю, барышня, от казаков зла избежавши, от своих хуже потерпит… Благо догадался сказать пану Пелке, что она в сродстве с нашим

князем. А он, надобно вашей милости знать, говоря о нашем князе, шапку, бывало, снимал и давно уже на службу к нему целил… С того часу он с барышней почтителен сделался и сопроводил нас прямо к его величеству королю в Замостье, а там ксендз Цецишовский (воистину святая душа, скажу я вам, сударь) взял нас под свою опеку и барышню определил ко двору пани Витовской.

Скшетуский вздохнул глубоко и бросился Редзяну на шею.

– Другом ты мне отныне будешь, братом, не слугой! – воскликнул он. – Но теперь… едем скорее. Когда пани Витовская обещалась быть?

– Спустя неделю после меня – а я уже десять дней как приехал… Из них ваша милость восемь без памяти пролежал.

– Едем, едем, – повторил Скшетуский, – а то у меня сердце от радости разорвется.

Не успел он договорить, во дворе послышался конский топот и за окнами, застя свет, замаячили люди и лошади. Скшетуский различил сперва старого ксендза Цецишовского, а рядом с ним увидел исхудалые лица Заглобы, Володыёвского, Кушеля и других знакомых в окружении княжеских драгун в красном. Раздались веселые восклицанья, и в горницу следом за ксендзом гурьбой ввалились рыцари.

– Под Зборовом заключен мир, осада снята! – возгласил ксендз.

Но Скшетускому довольно было бросить взгляд на збаражских своих товарищей, чтобы самому обо всем догадаться. Мгновение спустя Заглоба и Володыёвский, распростерши объятия, бросились к нему, отталкивая друг друга.

– Нам сказали, что ты жив, – кричал Заглоба, – но тем отраднее видеть тебя в добром здравии и к тому же столь скоро! Мы намеренно приехали сюда за тобой… Ян! Ты и не представляешь, какую стяжал славу и какая тебя ждет награда!

– Король тебя отметил, – сказал ксендз, – но король королей его превзошел.

– Я уже все знаю, – ответил Скшетуский. – Награди вас Господь! Редзян мне открылся.

– И ты не задохнулся от радости? Тем лучше! Vivat Скшетуский, vivat княжна! – воскликнул Заглоба. – Что, Ян! А мы тебе ни словечка, потому как не знали, жива она, нет ли. Но слуга твой молодец, в целости ее довез. Ох, vulpes astuta [203] ! Князь ждет вас обоих… Ха! Мы к самому Ягорлыку за ней ездили. Я дьявольского монстра, что ее стерег, своею рукой зарубил… Двенадцать мальчонков припоздали малость, но ничего, вы свое наверстаете! Внучата у меня пойдут, любезные судари! Рассказывай, Редзян, неужто у тебя все сошло гладко? А мы с паном Михалом, представь, вдвоем целую орду сдержали! Я первый на чамбул бросился, так-то! Басурманы от нас только что не прятались под землю – да все без толку! Пан Михал тоже не оплошал… Где моя доченька? Давайте сюда мою девочку!

203

хитрая лиса (лат.).

– Дай тебе Бог удачи, Ян! Дай тебе Бог удачи! – твердил маленький рыцарь, вновь бросаясь к Скшетускому в объятья.

– Да вознаградит вас Господь за все, что вы для меня сделали. Мне слов не хватает. Жизнь моя, кровь – малая для вас плата! – ответил Скшетуский.

– Забудь об этом! – кричал Заглоба. – Мир заключен! Худой мир, конечно, да что поделать. Хорошо, хоть мы в этом заклятом Збараже не сидим больше.

Теперь, судари любезные, поживем в покое. Это все нашими стараньями, и моими тоже. Да-да, когда бы Бурляй жив остался, не видать бы нам перемирья. А теперь можно и за свадебку. Нос кверху, Ян! Держись, дружище! Ни за что не догадаешься, какой тебе к свадьбе князь приготовил подарок! При случае расскажу, а пока… тысяча чертей! Где же моя дочурка? Давайте скорей сюда мою доченьку! Теперь ее Богуну не видать как своих ушей – разве что уши поперед головы отрежут! Где моя доченька дорогая?

– Я как раз собрался навстречу супруге каштеляна сандомирского – уже на коня садился, – сказал Скшетуский. – Едем скорее, едем, не то я с ума сойду.

– За мной, милостивые господа! Поехали с ним, нечего время терять! Живее!

– Пани Витовская, верно, уже неподалеку, – заметил ксендз.

– Едем! – подхватил Володыёвский.

Скшетуский был уже за дверью и вскочил в седло так легко, словно и не был только что прикован к одру болезни. Редзян, предпочитая не оставаться с ксендзом с глазу на глаз, следовал за хозяином неотступно. Володыёвский с Заглобой к ним присоединились, и вот уже друзья скакали во весь опор по топоровскому тракту, а за ними и вся толпа шляхтичей и драгуны в красном – казалось, ветер подхватил и несет по дороге алые лепестки мака.

– Айда! – кричал Заглоба, колотя пятками лошадь.

Так проскакали они верст десять, покуда за поворотом тракта не увидели прямо перед собой вереницу возов и колясок, окруженных полсотней наряженных по-турецки выездных лакеев; несколько из них, заметя вооруженных всадников, стремглав бросились им навстречу – спрашивать, кто такие.

– Свои! Из королевского войска! – крикнул Заглоба. – А это кто едет?

– Супруга каштеляна сандомирского! – прозвучало в ответ.

Скшетуский от волнения так растерялся, что, сам не сознавая, что делает, сполз с лошади на землю и встал, пошатываясь, на краю дороги. Шапку он снял, по вискам его обильно струился пот; так стоял наш рыцарь на пороге счастья и… дрожал всем телом. Володыёвский тоже соскочил с кульбаки и поддержал ослабевшего друга.

Остальные, обнажив головы, остановились подле них на обочине; вереница возов и колясок меж тем приблизилась и, не задерживаясь, последовала дальше. Пани Витовскую сопровождало не менее пятнадцати разных дам, которые с удивлением взирали на рыцарей, не понимая, что означает появление на дороге вооруженного отряда.

Наконец в череде прочих показалась карета, пышностью ото всех отличающаяся; окошки ее были открыты, и рыцари увидели достойный лик седовласой дамы, а возле нее – прелестное личико княжны Курцевич.

– Доченька! – бросаясь к карете, вскричал Заглоба. – Доченька! Скшетуский с нами!.. Доченька!

С разных сторон понеслись крики: «Стой! Стой!» Сделалось общее замешательство. Между тем Кушель с Володыёвским вели, а верней, волокли Скшетуского к карете, он же, совершенно лишившись сил, казалось, сейчас упадет на землю. Голова его поникла на грудь; не в состоянии сделать ни шагу, он опустился у подножки кареты на колени.

Но уже в следующее мгновенье сильные и нежные руки княжны поддержали бессильно склонившуюся голову изнуренного рыцаря.

Заглоба же, видя недоумение пани Витовской, крикнул:

– Это герой Збаража, Ян Скшетуский! Тот, что сквозь вражеский стан пробился, спаситель войска, князя, всей Речи Посполитой! Да благословит их Господь!

– Vivant! Vivant! Да здравствуют! – подхватила шляхта.

– Да здравствуют! – повторили княжеские драгуны, и громовое эхо прокатилось по топоровским полям.

– В Тарнополь! К князю! На свадьбу! – выкрикивал Заглоба. – Что, доченька? Конец твоим бедам!.. А Богуна – палачу и на плаху.