Огненная арена
Шрифт:
Едва Черкез вышел, Ратх сразу спросил:
— Неужели революция может уничтожить всех туркмен? По-моему, Черкез пугает. Как ты думаешь, Аман?
— Откуда мне знать, — хмыкнул Аман. — Но в том, что говорит Черкез, конечно, есть правда. Он же учёный человек, не то что мы. Если ты не против, я выпью последнюю.
— Ладно, Аман, оставайся, я пойду спать. Завтра вставать рано.
Выйдя из комнаты, Ратх пересёк айван, спустился во двор и вошел в другой, менее привлекательный дом, больше похожий на глиняную времянку. В комнате в углу горела лампадка, тускло освещая стены, которые были сплошь оклеены цирковыми афишами, Ратх разделся, лёг на тахту и задумался.
В воскресенье, после полудня, Каюм-сердар, усадив старшего сына с его княжной в ландо,
В открытое оконце Галия увидела угол городского сада, обнесённого чугунной оградой. Затем, на Левашевской, предстала перед взором татарской княжны женская городская гимназия, а напротив, за Гимназической площадью — мужская гимназия. Слева тянулся сквер. Среди зелени молодых карагачей виднелся желтый кирпичный дом, с жестяной голубой крышей. Это был жилой особняк самого начальника Закаспийской области. Каюм-сердар, высунувшись из кареты, велел кучеру остановиться и принялся рассказывать о том, как в девяносто первом году генерал Куропаткин собрал у себя в этом прекрасном доме всех ханов и сердаров Закаспия и сказал: «Уважаемые яшули, вы моя надежда и защита государя-императора на этой дальней окраине. Вот собрал я вас к себе, кажется ни о ком не забыл, и теперь хочу спросить, есть ли среди вас люди грамотные?» Посмотрели ханы друг на друга и пристыженно опустили лица ниц. Всего лишь два муллы нашлось, которые окончили хивинское медресе, остальные — не приведи аллах, даже корана в руках не держали. А тут генерал спрашивает не о коране, а о науках иных: о грамматике, об арифметике и всяких других премудростях. Вобщем, все притихли, а генерал говорит: «Придётся учиться, уважаемые». Ханы совсем приуныли. Сидят за столом— угощение всякое перед ними, но никому оно в рот не идёт. Каждый думает: неужели теперь придется бросить всё и взяться за книжки и тетрадки? А генерал тихонько посмеивается в усы и вино пьёт. Немного спустя вновь обратился к почтенным гостям: «Ну так чего опустили бороды, уважаемые? Учёность туркменскому обществу нужна, как воздух. И разумеется, не вас я собираюсь учить, а детей ваших. Нынче, как уйдёте от меня и проспитесь, так сразу же представьте в канцелярию списки своих сыновей для отправки на учение в Петербург. Будем создавать туркменскую интеллигенцию. Лет через десять вы состаритесь и на покой отправитесь, а дети ваши вернутся из Петербурга и будут управлять дехканами…»
Старик умолк, а Галия, рассеянно слушавшая свёкра, мило улыбнулась:
— Генерал Куропаткин такой храбрый, но почему-то ему не повезло на Дальнем Востоке. Он прямо из Асха-бада уехал туда воевать?
Черкез, видя, какое любопытство проявляет его благоверная супруга, тотчас пояснил:
— От нас он уехал в Петербург, и стал военным министром. А уже оттуда отправился на Дальний Восток.
— А вон там, через дорогу, в сквере — там что такое? — не обратив внимания на слова мужа, поинтересовалась Галия.
— Это военно-народное управление, ханум, если вы имеете в виду тот кирпичный дом, возле которого стоит часовой, А вся территория называется Гимназической площадью.
— Значит, Черкезхан, здесь вы и будете служить? — вновь полюбопытствовала она.
— Нет, ханум. Я должен явиться в штаб Закаспийских войск, к самому начальнику. Его канцелярия на Ско-белевской площади. Вон, видите курган? Канцелярия — за этим курганом.
— А это что за курган?
— Ах, ханум, вы как маленький ребёнок, — пожурил её Черкез. — Если я вам буду рассказывать о каждой кочке, мы обязательно опоздаем в цирк.
Они вновь сели в ландо, свернули налево и, когда проезжали мимо кургана, Каюм-сердар пояснил:
— Ханум, это тот самый курган, на котором туркмены признали русскую власть. Вон на той верхушке стояли шатры генерала Скобелева и Куропаткина. К ним приехал побеждённый Тыкма-сердар и сдал им свою саблю.
За холмом показалась гостиница «Гранд-Отель» и рядом, по Гоголевской — казармы стрелкового батальона. Со двора доносились звучные команды и дружный топот сапог: видимо, шли
— Вот сюда завтра мне, — напомнил жене Черкез. — А тебя приведу вон в то здание, сбоку… Это книжный магазин господина Фёдорова. У него ты купишь все новинки петербургских издателей.
— Спасибо, Черкезхан, — заулыбалась Галия. — А я так боялась, что в твоём Асхабаде не найдётся даже книг.
— Дети мои, зачем зря деньги тратить? — важно отозвался Каюм-сердар. — Библиотека вон, — указал он рукой направо от собора. — Туда все офицеры ходят. Черкез принесёт тебе всё, что захочешь… Газетку пожелаешь почитать — вон дом, где газеты делают.
— В самом деле, у вас тут не так и скучно, как я себе представляла, — призналась Галия.
— Хай, до скуки ли! — воскликнул Каюм-сердар. — Вон посмотри туда: это базар. Сейчас вечер, народу мало, а утром столько людей, что не пройти, не проехать. Русские, армяне, греки, персы, татары, конечно. Кого только нет!
— Ой, Черкезхан, а это что такое? — живо спросила
женщина, увидев массивные стены со стрельчатыми арками и воротами.
— Это караван-сарай, ханум. — пояснил Каюм-сердар. — В нём останавливаются приезжие купцы и промышленники. А вон в тех окнах… — Старик вдруг смешался, покраснел и махнул рукой. Сказать, что за теми окнами, в сорока двух кельях живут проститутки-одиночки, он постеснялся: это могло бы оскорбить княжну.
Галия не поняла смущения свёкра и принялась было допытываться, что за теми высокими окнами, но Черкез остановил её:
— Что-нибудь непристойное, ханум. Зачем об этом знать. Вот, лучше посмотри на ту сторону: там конторы приезжих господ.
Галия, прильнув к окошку, пока не выехали на проспект Куропаткина, рассматривала окна и читала вывески: «Техническая агентурно-комиссионная контора», «Т-во А. Н. Мамонтовых — краски, лаки, олифа, москатель», «Т-во Российско-Американской резиновой мануфактуры», «Акционерное общество Горставь Листь — насосы, трубы, арматура», «Т-во Ж. Блок — весы и пишущие машинки»…
И только выехав на Ставропольскую улицу, Галия-ханум отвлеклась от вывесок, увидев впереди огромное здание с куполом.
— Цирк госпожи Добржанской, — пояснил Черкез-хан, посмотрев на часы.
До начала представления оставалось десять минут…
Тем временем Аман и Ратх гримировались в переполненной артистами цирковой уборной. Обходились без гримёра. Много ли надо умения, чтобы размалевать лицо? Да и стоило ли стараться? Разве что ради Черкеза и его миленькой ханум. А для других незачем. Публике давно наскучили дикие скачки братьев Каюмовых, и сегодня сотки горожан заполнят цирковые трибуны не ради них. Сегодня в центре внимания — иллюзионист Кларк Крос. Вчера он дал первое представление и, кажется, всполошил весь город. Слухи о немыслимых трюках этого чародея в течение дня облетели все кварталы
Асхабада, и к вечеру в кассе не было ни одного билета. Хорошо, что Аман побеспокоился, предупредил менеджера, чтобы оставил в партере три места.
Ратх первым покинул гримёрную и прошел к широченным занавесям, отделявшим рабочее помещение от игровой арены. Отведя тяжелый бархат от стены, он посмотрел на манеж и на ряды, уходящие амфитеатром к дощатым стенам. Цирк пока что был пуст, лишь уни. формисты натягивали канаты, идущие вниз от верхних трапеций. Но за стенами, в полукруглых коридорах уже двигались толпы, и тяжкий гул от множества голосов несся к арене. Ратх подумал, что там, среди публики, Тамара. И представил её, в синем пальто с беличьим воротником, и шапочке. Ратх отошел от занавеса и направился во двор — посмотреть, готовы ли кони. Возле конюшни он увидел шталмейстера Никифора и униформистов, уже переодетых в одежду джигитов. Никифор поднял руку, увидев наездника, крикнул: