Огненная арена
Шрифт:
— Ваше превосходительство, редактор газеты — сам член забастовочного комитета. Что еще можно было от него ожидать! — пожаловался Пересвет-Солтан.
— Вот, вот, — недобро усмехнулся начальник уезда. — Вы какого-то несчастного редактора боитесь, а на вас вся Россия надеется, ждет, что с корнем вырвете демократическую полынь. Чего уж ожидать-то от вас, родимые? Идите к правителю канцелярии да доложите, чтобы подыскал он вам места службы более подходящие.
— Но ваше превосходительство! — воскликнул
— Марш! — вскричал генерал. — Марш оба! И чтобы духу вашего тут больше не было.
На крики прибежал Жалковский.
— Господин генерал, не извольте гневаться: все будет сделано самым лучшим образом.
— Отправьте полицмейстера в Байрам-Али, а Куколя — в Мары или Чарджуй. Вы свободны, господа офицеры! — еще раз прикрикнул он, видя, что оба топчутся возле двери.
— Господин генерал, — сказал с некоторым сожалением Жалковский, когда те вышли, — поспешили вы немного. Я хотел изгнать обоих из Асхабада после того, как они помогут мне арестовать забастовщиков. Они же всех знают.
— Ну, так пусть займутся арестами немедленно, пока еще не уехали. Возглавьте эту кампанию сами, полковник. В Москве идут баррикадные бои. Как бы дым восстания не перекинулся опять сюда. Постарайтесь взять весь забастовочный комитет.
— Слушаюсь, ваше превосходительство. Если нет иных указаний, то разрешите действовать?
— А что ж сидеть-то. Действуйте…
Спустя час, правитель канцелярии был в полицейском управлении. Заняв кабинет полицмейстера, он сел за стол, вызвал самого Пересвет-Солтана и приказал — до утра арестовать всех активных забастовщиков. Жалковский предупредил, что не уйдет из полицейского управления до тех пор, пока не увидится лично с Нестеровым, Вахниным, Шелапутовым, Любимским и прочими.
— Смею доложить, господин полковник, Вахнин и Шелапутов находятся в отъезде… Мои люди их видели в Красноводске, когда они садились на пароход. Что касается остальных, не извольте сомневаться: всех доставим сюда, — заверил полицмейстер.
— Приступайте, — распорядился Жалковский, и когда Пересвет-Солтан удалился, велел принести ему чаю.
К шести вечера привезли Любимских. Обоих ввели к Жалковскому.
— Честь имею, господин полковник. Чем вже могу служить? — с достоинством раскланялся Соломон.
— Похоже на то, что вы опять собираетесь нас закрыть? — спросила Фира Львовна. — Если эта так, то вы, господин начальник, совершенно не представляете, что такое газета. Это сплошные убытки, господин полковник. Сядьте на наше место — и вы разоритесь быстрее самого заядлого картежника.
— Присаживайтесь, господа, — сухо указал на стулья Жалковский. — Если не ошибаюсь, мы уже четырежды подвергали вас штрафу за противоправительственные выступления?
— Было вже, а что поделаешь! — с улыбкой
— Если вам опять нужны наши деньги, — добавила Фира Львовна, — то вы зря на нас надеетесь. Мы, господин полковник, выпотрошены на нет.
— Прошлым летом приказом министра внутренних дел России газета «Асхабад» была прикрыта. Не так ли? — напомнил Жалковский.
— Да, мы не могли найти общий язык с министром, — согласился Любимский. — Его не устраивала наша вывеска. Так мы сменили ее! Что вже вы еще хотите?
— Соломон, ради аллаха, — взмолилась Фира Львовна. — Давай уплатим еще один штраф и уйдем отсюда!
— Штрафом на этот раз вы не отделаетесь, — усмехнулся Жалковский. — Новый начальник Закаспийской области, генерал Косаговский приказал арестовать вас за печатание крамольных заметок. Кто вас снабжает информацией о событиях в Москве?
— Ладно, господин полковник, — отозвался с досадой Любимский. — Говорите вже, сколько мы должны, да мы пойдем.
— Увы, на этот раз придется вам задержаться, — возразил Жалковский. Выйдя из-за стола, он приоткрыл дверь и попросил охрану, чтобы проводили господина редактора с женой в камеру.
— Господин полковник, вы преступаете приличия! — возмутилась Фира Львовна, но Жалковский поспешно закрыл дверь…
В десять вечера к правителю канцелярии доставили слесарей— Гусева и Заплаткина. С ними полковник разговаривать не стал. Уточнил лишь фамилии, место работы и велел посадить.
Еще через час был доставлен Эмануил Воронец.
— По какому праву вам дозволено поднимать спящих из постели и гнать через весь город, толкая в спину прикладами! — возмутился он. Воронец был непричёсан. Пуговицы на рубахе не застегнуты, и пальто — нараспашку.
— Косаговский велел арестовать вас, господин председатель, — с усмешкой пояснил правитель канцелярии.
— За что? За то, что мне удалось потушить пожар забастовки?
— За то, что пытались остановить эшелоны Прасолова, идущие из Кушки.
— Но разве я виновен в этом? Спрашивайте за все с Нестерова. Он приказал оставить солдат посреди песков.
— С Нестерова спросится, но и с вас потребуем отчета, вы ведь председатель забастовочного комитета.
— Это произвол, господин полковник.
— Хорошо, разберемся… Уведите его! — крикнул он стражникам.
Почти тотчас ввели Ксению Петровну и Арама Асриянца. Полковник оглядел обоих, задержал внимание на Стабровской и с сожалением покачал головой.
— Опять вы…
— Послушайте, за что вы преследуете меня? — возмутилась она и заплакала. — А еще поляк! Разве поляк мог допустить, чтобы на его глазах угробили соотечественника? Смерть Людвига целиком на вашей совести.