Огненная дугаПовести и рассказы
Шрифт:
Она была безучастна, только губы страдальчески сжаты, брови нахмурены, и он вдруг понял, что она испытала в Германии нечто такое, что, наслоившись на эту паршивую фальшивку, тяжело ранило ее.
Оживилась она только в усадьбе. Заспешила с вещами, с обедом, с переодеванием. Стол, как и в прошлый раз, был накрыт, прислуга отпущена, и Вита с радостью принялась исполнять обязанности хозяйки. Но до того, как сесть застоя, все-таки повела Толубеева в комнату отца, где висела копия той карты, что Толубеев видел в его кабинете, правда, без флажков. И только когда Толубеев взял карандаш и прямо на карте начертил линию фронта на
— Ты меня убедил, Вольёдя, — воскликнула она с тем прежним оттенком юмора, с каким встречала, как это она называла, «подрывную пропаганду». — О, Вольёдя, ты всегда говоришь так убедительно, что в конце концов сделаешь из меня коммунистку, и я пойду национализировать рудники моего отца! — это была ее старая шутка, и он обрадовался, что то мрачное, что потрясло ее и в сводке, и, наверное, в самой Германии, понемногу покидает ее.
Но он боялся расспрашивать и во время обеда рассказывал, как гостил у Свенссонов, как был рад ее заботе о нем, одиноком. Но после обеда, убрав со стола, она сказала сама:
— Почему ты не спрашиваешь, что я видела, когда была твоими глазами?
Ты была моею душой! — поправил он. — Теперь расскажи, как же ты провела там эти две недели?
— О, нас принимали на уровне королевской семьи! — беспечно бросила она. И тут же поддразнила — Там оказался племянник знаменитого Стиннеса, друга и соперника Круппов, он в первый же вечер предложил мне руку и сердце. А потом уже не отходил ни на шаг!
Толубеев поразился, как это ее маленькое хвастовство ранило его. И конечно, Вита поняла или увидела его смятение. С той же беспечной шутливостью она сказала:
— Знаешь, он из породы немецких красавцев! Высокий, светловолосый, чистая нордическая раса!
— Твой успех у этих нордических господ я могу представить и без описания подробностей! — хмуро сказал он.
— Но я хотела обязательно показать его тебе и даже сфотографировала! — похвалилась она. — Вот, посмотри!
Она покопалась в своей сумочке и выбросила на стол снимок.
Толубеев совсем не хотел смотреть на этого племянника стального магната фашистского государства. Но что-то привлекло его внимание, а затем он схватил снимок и уже не мог оторваться. На снимке справа, почти вне фокуса, стоял какой-то молодой оболтус в мундире полковника СС, а за его спиной, очень четко очерченный, по полигону двигался тяжелый танк. Толубеев никак не мог оторвать от него взгляда.
Это был именно тяжелый танк, еще невиданной Толубеевым конструкции. Скошенная лобовая броня его даже на снимке казалась особенно мощной. Почти таким же мощным был и левый борт машины. И пушка, торчавшая дулом вперед, в боевом положении, была мощнее прежнего танкового вооружения. Уж на прежние танки Толубеев достаточно нагляделся, чтобы сразу понять это.
— Как же тебе это удалось, Вита? — пораженный, спросил он.
— Ну, я же снимала родственника господина Стиннеса! — она как будто даже не поняла, чем он встревожен. — А этот господин даже и не видел, что машина,
— Значит, тебя все-таки предупредили, что снимать нельзя?
— Естественно! Мы же были приглашены на боевые испытания танка. Впрочем, приглашен был только отец, а я просто мило улыбнулась снятому тут господину, когда он проверял список приглашенных. Не забывай, пожалуйста, что я одна из самых богатых невест в Норвегии! Ведь отец просвещал тебя на этот счет? — поддразнила она снова.
— Что значит — боевые испытания? — спросил он, отстраняя этим вопросом ее шутливый тон.
— Ох, это было страшно! — она даже побледнела.-Неужели ваши солдаты и на самом деле бросаются под танки с простыми гранатами?
— Бывает! — сурово сказал он. — Иногда даже просто с бутылками бензина.
— Они привезли на полигон батарею, или как это называется, — словом — три советских противотанковых пушки. Этот танк поставили метрах в восьмидесяти от пушек, экипаж вылез…
— Ага, значит, они все-таки боялись? — заметил Толубеев.
— Нет, им просто приказали! А командир танка настаивал, что пойдет прямо на батарею и раздавит все пушки!
— Что же было дальше?
— Солдаты начали стрелять из пушек советскими бронебойными снарядами. Все это мне объяснял этот болван-эсэсовец. Они сделали двадцать один выстрел, и снаряды отскакивали от танка, как будто он был заворожен…
— Просто хорошо забронирован! — хмуро сказал Толубеев.
— Потом, когда пушки увезли, нас пригласили к танку. На нем были только вмятины, и то всего две-три…
— Может быть, пушки стреляли холостыми?
— Нет, нет! Эти снаряды при ударе о танк ужасно визжали! Нас даже попросили перед стрельбой спуститься в блиндаж.
— Для чего же они это показывали?
— Но там были не мы одни. Там были два японца, турок, личный представитель болгарского царя, представитель Франко, итальянский посол, группа промышленников, несколько офицеров вермахта…
— Так, значит, они пытаются убедить своих союзников в непобедимости нового оружия и заставить их раскошелиться на эту проигранную войну…
— Но это было действительно ужасно! — воскликнула она.
Он долго молчал, обдумывая, какой же силы удар могут нанести фашисты? И где они могут нанести его? На Москву? Но эти тяжелые танки в лесах и болотах Гжатска и Вязьмы могут оказаться беспомощными. Для действий такой армады нужны просторы, оперативные возможности. Южный фронт? Новый удар по степям на Сталинград? Удар на Курск? Если они наладили массовый выпуск этих танков два-три месяца назад, — а именно это вытекает из немецких закупок рудных материалов! — то к лету у них окажутся десятки новых танковых корпусов численностью в несколько тысяч машин. Он-то знает, как умеют немцы организовать производство!
А Вита смотрела на него с робкой надеждой, как будто он мог сделать что-то такое, после чего все увиденное ею в Германии окажется просто кошмарным сном…
— Вам показывали заводы? — спросил он.
— Да. И даже правку броневой стали новой марки. Да вот, посмотри сам! — она протянула тонкую розовую руку, на безымянном пальце которой было черное кольцо. — Разве ты не заметил? — упрекнула она. — А ведь это мое обручальное кольцо, которое подарил мне тот самый эсэсовец! Он имперский уполномоченный на этом заводе!