Огненная птица
Шрифт:
– Девушка, у вас ус отклеился.
Я оторвала взгляд от компьютерного экрана и молча уставилась на говорившего. Передо мной стоял незнакомый молодой парень и улыбался, глядя на меня. Видимо, незадачливый донжуан был невероятно доволен собой и своим оригинальным способом знакомства, раз сиял, как рождественская звезда.
– Меня Сема зовут, – наконец произнес он после неловкой паузы. – Могу присесть?
Внутри меня что-то екнуло, Семой звали моего дедушку. Видимо, это остановило меня в тот момент отшить двухметрового ценителя женских усов, и я жестом пригласила его сесть за свой столик.
– Маша, будем знакомы.
Исподтишка я разглядывала своего нового знакомого, пока он пытался очаровать меня потоком стандартных фраз и пустых разговоров «про природу и погоду». Красивый. Такой дурацкой банальной
– Берешь работу на дом? – спросил он, поглядывая на мои регистрационные журналы и конспекты, лежащие рядом с макбуком.
– Никогда, – ответила я чересчур серьезно.
– Почему так категорично?
– Я патологоанатом.
На пару секунд он умолк, а потом мы вместе рассмеялись.
Я действительно патологоанатом. Родители всегда мечтали, чтобы их единственная кровиночка стала врачом, но такого поворота явно не ожидали. Я, не смея им перечить, поступила в знаменитую «пироговку» на «лечебное дело», а затем в ординатуру по направлению «патологическая анатомия». Не могу по сей день объяснить даже самой себе подобный выбор, но чувствую я себя на удивление комфортно среди моих молчаливых клиентов. Как говорил наш преподаватель анатомии нам, еще юнцам первокурсникам, «патологоанатом – это специалист, который в отличие от психологов действительно изучает внутренний мир человека», а мне всегда нравился обстоятельный подход к делу.
Мы вышли из кафе, решив прогуляться. Спутник мой оказался оперативником уголовного розыска и всю дорогу развлекал меня рассказами о своих трудовых буднях и подвигах.
Обменявшись телефонами, мы договорились встретиться на следующий день. Отказавшись от настойчивого предложения проводить меня к родным дверям подъезда, я побрела в ближайший супермаркет, обзавестись бутылкой вина. День рождения как-никак.
Вечером, сидя в кресле с бокалом вина, тупо уставившись в полной тишине в стену, я решила запустить дедушкин патефон, чтобы хоть как-то поднять настроение, которое медленно, но верно ползло к отметке «плинтус». По комнате поплыл обволакивающий баритон Утесова. Дедушка очень любил эту пластинку. Воспоминания нахлынувшей волной унесли в прошлое, и мне почему-то снова захотелось увидеть подарок деда, который он отдал мне перед своим исчезновением. У меня в спальне его не оказалось, наверное, мама переложила коробку ко всем остальным его вещам, чтобы не терзать себя всякий раз, случайно наткнувшись взглядом на какую-нибудь вещицу любимого отца. Комната деда была закрыта на ключ, который болтался на связке, лежащей в глубине комода, стоящего в прихожей. Открыв дверь, я обнаружила, что здесь ничего не изменилось с момента моего последнего пребывания. Много лет сюда никто не входил. В воздухе витала заброшенность вперемешку с пылью. На стене его фотографии в военной форме, молодой статный мужчина с жаждой жизни в глазах. Удивительно, но он никогда не рассказывал о войне. Я, будучи подростком, бывало, допытывала его просьбами рассказать какие-нибудь истории, но он сразу мрачнел, сердился и начинал ворчать, что соплякам вроде меня лишь бы уши развесить. Мама, видя, как у деда портится настроение, с напущенной строгостью просила оставить его в покое незамедлительно. Девятое мая он не любил. Бережно хранил свой военный китель с наградами, ездил на встречи с однополчанами, приносил домой охапки цветов, но как будто бы с нетерпением ждал следующего дня, когда наконец уляжется вся праздничная шумиха, заставлявшая память вновь возвратиться к событиям того времени.
Нужная мне коробка обнаружилась в его письменном столе. Браслет и кулон покоились на прежнем месте, повертев их в руках, я подумала то же, что и десятилетие назад – невзрачные медные бирюльки. Откуда они вообще у дедушки, с барахолки принес, что ли? Поставив коробчонку на пол, я решила пересмотреть пачку фотографий, перетянутых старой резинкой для волос, которые лежали здесь же. Вот бабушка, совсем юная, темные тяжелые косы красиво лежат на плечах, на ней нарядное светлое платье в горошек со смешным воротничком.
Она погибла, когда моя мама была еще ребенком, с ней произошел несчастный случай. Бабушка, идя на работу, не заметила и наступила на
Ночью мне приснился дед. Веселый, молодой, как на фронтовой фотографии. Не знаю, чем были навеяны эти сновидения, может, знакомством с его тезкой? А может, и из-за воспоминаний, которые пробудились во мне, после того как я заглянула в его комнату спустя много лет.
Глава 3
На улице шел дождь. Видимо, подумал, что февраль – самое подходящее для него время. Плюхнувшись в свой миникупер, я включила радио, из динамика донеслось знакомое «Hallo» Лайонела Ричи. Собрав по дороге все светофоры, я наконец добралась до места работы. Морг в любое время года зрелище довольно удручающее, а зимой так вообще апогей безвыходности. Старое одноэтажное здание, давно требующее и даже умоляющее ремонта. Любого, где уж там капитального. Желтая краска давно облупилась, оголяя нутро фасада; обшарпанной двери не хватало только таблички «Добро пожаловать», чтобы пазл в голове сложился до конца и можно было бы присвоить без сомнения этому месту статус «царства обреченности и печали». Зайдя вовнутрь, я тут же почувствовала сладковато-терпкий запах, который, казалось, тут же заполнил собой все мои внутренности, после первого же вдоха. Холодно. Царивший полумрак и жужжание бактерицидных ламп настраивало на нужный лад всех работников морга. Пахнет свернувшейся кровью с примесью запаха формалина. Навстречу, как всегда в приподнятом настроении, идет Михаил Петрович, «Миха», как его все называют за глаза, мой начальник и старейший работник морга.
– Привет, Манюня! Оставил тебе прехорошенькую чистенькую бабулечку после инфаркта! Подгнившего парнишку, бедолагу, себе взял. Ни к чему девице лишний раз в червях ковыряться, а то сбежишь еще раньше времени, а кадры беречь нужно!
– Ну спасибо за заботу, Михал Петрович!
– Давай, давай, заходи потом чаек пить, у Володьки санитара сегодня день рождения, торт приволок! Пальчики оближешь!
– Ну уж нет, увольте.
– Странная ты девка, Мань! – и пошел дальше, слегка пританцовывая, по коридору, мурлыкая что-то веселое себе под нос. «Кто бы говорил», – пронеслось у меня в голове. Ну, за работу!
Повесив свою одежду в шкафчик, я надела чистый хирургический халат и зашла в секционную. Санитары уже принесли тело из холодильной камеры и положили старушку на стол из нержавеющей стали. Из старенького магнитофона доносился «Requiem aeternam» Моцарта. Кассета Михаила Петровича, одна и та же композиция, записанная по кругу. Работается ему, видите ли, лучше под данный аккомпанемент. А меня еще странной называет, ну-ну. Ладно, пусть пиликает.
Закончив работу, я поплелась курить на крыльцо. Дождь все еще накрапывал, превращая снег в ледяную кашицу. Чьи-то родственники приехали забирать тело; слезы, всхлипы, печальные лица. Я отвернулась. Вдруг подумалось о тех, за кем не приезжают вообще. В Москве есть трупохранилище, куда попадают все невостребованные трупы со всех моргов.
Если личность покойного не установлена, тело хранится в течение года, потом захоранивается в могиле с порядковым номером, а после пяти лет эксгумируется и кремируется.
Свой последний приют прах умершего находит в общей могиле Николо-Архангельского кладбища. А бывает, что личность известна, но все равно не востребована. Итог один – кремация и захоронение в общую могилу.
– Михал Петрович, я пойду? – спросила я у Михи, когда он вышел ко мне на крыльцо выкурить сигарету перед встречей с родственниками убитого парня.