Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо

Кузьмин Николай Павлович

…С приближением тепла в коридорах становилось слякотно. Вывозить грязь оказалось некому. Штабные мятой бумагой вытирали испачканную обувь. Кое-кто начинал брюзжать… А вечерами, когда над заливом вполнеба разливался оранжевый закат, штабные щеголи брали барышень под локоток и везли туда, где можно было отдохнуть издерганному человеку. (Адреса таких подпольных мест передавались по секрету.) Там, в зашторенных наглухо комнатах, при свечах, можно было раскинуться по-довоенному. Старые лакеи узнавали гостей по сохранившимся замашкам. Подавался крюшончик подозрительной крепости, подавались позабытые за военным временем яства, и клиенты, которым надоели комочки каши и чай с сахарином в столовой для сотрудников, завивали горе веревочкой.

Блестели глаза барышень, блестели проборы на головах мужчин, поблескивали гигиеничные целлулоидные воротнички «Монополь» — мечта холостяка (оботри утром тряпочкой и надевай), обволакивала, как трясина, атмосфера уюта, сытости, тепла, и забывалось унизительное существование, пропадал страх перед тем, что завтра с утра придется прятать под взглядом Луцкого красные глаза и унизительно врать, а он будет каменно молчать, видеть всего насквозь и уж конечно иметь свое мнение о таком сотруднике. Все-таки в следующий раз лучше собираться где-нибудь в квартире, по-семейному… И вот квартира, старорежимный уют, за столом учтивые проверенные люди. Здесь властвовали разговоры о тревожном мире, о событиях в России, за Уралом. Как это ни странно, Америка все-таки уходит с Дальнего Востока (известия совершенно точные), и, вообще, большевики мало-помалу отвоевывают себе место среди мировых держав. Брестский мир, как его не срамили, явился для них спасением… Обсуждали Луцкого, — вроде бы свой, но своих заметно сторонится и все больше забирает влияние и власть. А недавно появился какой-то тип, был на приеме у самого главкома и, представьте, получил сразу полк, выбил себе начальника штаба и помощника по оперативной части, — сам-то едва умеет расписаться… Завидовали двоим специалистам, уехавшим в Благовещенск. Там большевики намерены спешным порядком пустить патронный завод. И вот поехали, счастливчики, на хорошие оклады, забрали жен, детей… Кто-то по секрету докладывал, что скоро владивостокское житье кончится, всем на колеса. А куда, куда? А неизвестно. Кому в Хабаровск, кому в тот же Благовещенск. Там из партизанских отрядов в срочном порядке, но в глубокой тайне от японцев формируются свежие бригады и даже дивизии. Но японцы-то? Или ослепли, потеряли нюх? Э, батенька, недавно большевики так трепанули их возле Кипарисовского тоннеля, а они хоть бы хны, хоть бы обозлились!

— Вы меня удивляете! — завладевал вниманием вальяжный спец, постукивая довоенной папиросой в выхоленный ноготь на мизинце. — Большевики не так слабы, как можно думать. Японцы имеют самые проверенные сведения обо всех наших приготовлениях. Создается настоящая армия. Да, да, регулярная. И на днях главком с Губельманом отправляются в поездку по краю. Настоящая инспекционная поездка. Спецвагон, как раньше. Прицепляется к поезду. На остановках все системы вагона немедленно включаются в городскую сеть. Настоящий штаб, — замечаете?

От таких новостей становилось неспокойно.

Не скинув шинели, Лазо прошел в кабинет Всеволода Сибирцева. Там он застал приехавших из Спасска Игоря Сибирцева и Сашу Фадеева. Молодые люди вскочили на ноги. Всеволод, договаривая, настойчиво просил младшего брата съездить на 26-ю версту, к матери. Она там жила на даче.

— Поезжай сегодня же, немедленно. Ты же знаешь, она прихварывает. Надо ее успокоить. Я приеду, как только освобожусь.

Сергей Георгиевич стал расспрашивать ребят о новостях. Спасск ближе к Хабаровску, и там больше слухов о приготовлениях японцев. Вот где скоро начнутся горячие денечки! Японцы ведут себя вызывающе. Во Владивостоке они куда скромнее. Поговаривают, что скоро из Токио прибудет какое-то высокопоставленное лицо. Одни говорят — военный, другие — дипломат. Зачем? Предположения высказывались самые разнообразные. Высокопоставленное лицо будто бы во Владивостоке не задержится и сразу же проследует в Хабаровск…

Неразлучные

друзья, Игорь и Саша, обратили на себя внимание Лазо еще во Фроловке. Ребята были настоящими тружениками подполья. Юный Саша, такой смешной в своей ребячьей непосредственности, тайком пописывал стихи. Об этом рассказывал Ильюхов.

Всеволод принялся выпроваживать ребят.

— Итак, мы обо всем договорились. Ишка, не забудь о даче. Съезди.

Оставшись одни, Сергей и Всеволод пытливо посмотрели друг другу в глаза. Обстановка тревожила обоих. Лазо проговорил:

— Как ты знаешь, мы послали американским коммунистам информацию об американских солдатах на нашей земле. Я надеюсь, что советский представитель в США товарищ Мартене доведет эту информацию до сведения американского правительства. Думаю, что нам надо быть готовыми к тому, что американцы предпримут какой-то шаг. Но — какой?

— Уйдут они, уходят. У нас совершенно точные сведения.

— Но когда? Почему медлят? Что их задерживает?

— По-моему, японцы. В чем-то они жадничают, не хотят делиться.

— Ты думаешь? Гм… Все может быть, все может быть… Но ведь все равно договорятся!

— Должны. Понимают же, что время на руку не им. Оба задумались. Глубинные процессы, происходящие в мировой политике, оставались скрытыми. Приходилось лишь предполагать, угадывать по целому ряду признаков. Ясно одно: авантюра в Приморье американцам не удалась, но хоть какая-то пожива входит в их планы. Интересно, что за условия поставят им японцы?

Сибирцев ядовито заметил:

— Пока мы судим да рядим, японцы умудрились у нас из-под носа угнать сто вагонов.

— Сведения точные? Безобразие!

Во Владивостоке ко дню «розового» переворота скопилось различных грузов примерно на 50 миллионов пудов. Военный совет намеревался потихоньку от японцев переправить их в Амурскую область. Главные трудности, помимо лукавого сопротивления «союзников», заключались в нехватке подвижного состава. И вот нате вам — слямзили вагонов на целых три состава!

— Надо заставить Медведева заявить решительный протест. Что за наглое воровство? Это же наше имущество!

Вместо ответа Всеволод Сибирцев показал свежий номер газеты «Владиво-Ниппо», выходящей на русском языке.

— Читай. «Из-под овечьей шкуры земской управы так и несет собачьим мясом». Так откровенно они еще не высказывались никогда. Это — тревога.

— И все равно нельзя потакать. Медведев должен потребовать вернуть украденное.

Всеволод признался:

— Я рад, что удалось без всяких приключений перевести патронный завод. Вы с Дядей Володей собираетесь в поездку. Интересно, как они там в Благовещенске устроились?

Тем временем в коридоре Игоря и Сашу поймали за полы старые знакомцы.

— Не узнаете, черти?

— О-о! Живые? — и кинулись обниматься.

Ребята подсели к компании, им дали по куску хлеба, освободили место возле банки с консервами. Башковитые парнишки, побольше бы таких! Вместе с ними бедовали в тайге, согревались общим теплом где-нибудь на зимовье, в овине. Горечь поражения разъедала душу, мир окрашивался черным цветом, а ребята как ни в чем не бывало рассуждали о счастье, о будущей жизни, потом Саша тихим голосом принимался читать настолько складное и задушевное, что каждый видел свою избенку, стриженые лишайные головенки ребятишек, — за них страдаем, чтоб им жилось по-человечески.

Внизу, в вестибюле, ребята нос к носу столкнулись с человеком, одетым в такую живописную таежную рвань, что на него оглядывались. Человек подкидывал на ремне японскую винтовку, на поясе у него болтался целый набор гранат. Он озирался по сторонам, ошеломленный сохранившимся великолепием отеля. Вглядевшись в партизана, Игорь вскинул руки и завопил:

— Тезка! Живой?

Всякий раз старые знакомцы почему-то изумлялись, видя Егоршу живым и невредимым. Он сдернул с головы козий малахай и смущенно пригладил вихры.