Огненная земля
Шрифт:
— Сами мы с врагом справимся. Ты еще ни одного ребенка не родила, а в десант… Ты должна испытать чувство материнства…
Таня порывалась что-то сказать Звенягину, но, видимо, сдерживалась. Щеки ее горели.
— Прости, если что не так, — сказал Звенягин, — и давай поставим другую пластинку. Нет, я хочу продолжать разговор. Если хотите знать, если хотите знать…
— Ну, ну… хотим знать.
— Я уже имела ребенка, Павел Михайлович, — выпалила она.
— Имела? — Курасов нахмурился.
— Вот оно что, —
— У меня был муж, военный командир. Он был убит под Москвой. Ребенок мой с мамой.
— Мама где? Что же ты молчала до сих пор! — воскликнул Баштовой.
— Мамы нет и нет… ребенка. Не спрашивали, и молчала. — Таня охватила лицо руками и по пальцам потекли слезы. Курасов усадил ее рядом с собой, и по его лицу было заметно, что он не знал, как ему держаться.
— Вот такие дела! — Звенягин покряхтел. — Растревожили раны.
— Что с мамой все же? — спросил Баштовой, присаживаясь к Тане. — Умерла, что ли?
— Не знаю. — Таня отняла руки от лица. — Мама была в Новороссийске, а потом неизвестно где… Когда мы вошли в город, там была всего одна женщина, на Анапском шоссе. Я сразу поехала туда. Это была чужая женщина. Мамы не было…
Таня рыдала. На лице Курасова выступили красные пятна. Баштовой поправлял фитиль лампы, искоса посматривая на Звенягина.
— Да… — Звенягин подошел к Тане и положил руку ей на плечо. — Может быть, мама где-нибудь на Кубани? Искала?
— Искала, не нашла. — Таня всхлипнула. — Не нашла. Ее, наверное, угнали в Крым. Она старенькая и маленький ребенок…
— Ну, плакать перестань, Таня. А надо было раньше сказать обо всем. Тому же Курасову сказать. Мы высаживали десанты на Тамани, перехватывали караваны, знали бы, искали бы твоих. А теперь что? Надо ждать, пока освободим всю Тамань. А на Тамани не будет — в Крыму найдем.
Таня отняла руки от лица.
— Не хотела говорить. Теперь сказала. И не могу я здесь сидеть спокойно. Потому и хочу опять в морскую пехоту.
— Твое дело, Таня, — строго сказал Звенягин. — Оспаривать твое право не стану. Хотя бы не советовал все же. Матросы ворвутся в Крым и без тебя.
— Я попрошусь к Букрееву.
— Ладно, разве вас, женщин, переспоришь?
Звенягин посмотрел на часы.
— Ого, мы заболтались! Мои матросы, видать, позябли. У них-то самоварчика нет. До свидания, хозяева. Ты, Курасов, можешь оставаться. Ольга, будь здорова.
Звенягин надел плащ, застегнул все пуговицы. Попрощавшись с Таней, он вышел вместе с Баштовым на крыльцо.
Небо прояснилось еще больше. Были видны припавшие к хребту утренние Стожары, Большая Медведица перевернула свой ковш у тяжелой и сытой, почти неподвижной тучи. На ближних ночных аэродромах вспыхивали и гасли голубые лучи посадочных прожекторов. Звенягин прислонился к замшелому столбику крылечка.
— Вот, Иван, сколько всякого, и
— Она не ошибается, Павел.
— Ошибается. Кто вернется, тот вернется с войны с чистой душой. А знаешь, хотелось бы вернуться. Помню свой Ставрополь, дожди весенние, теплые, по бровкам па Лермонтовской улице вода несется. А ты, сопливый, бездумный мальчуган, летишь и рад… — Звенягин придвинулся к Баштовому близко. — Ты знаешь, на сердце У меня, Иван, нехорошо, устал я как-то. Чепуха разная ковыряется, ковыряется.
— Какая чепуха?
— Не стоило бы, но тебе, как другу, скажу. Ты веришь в предчувствия?
— На такой вопрос не решаюсь сразу ответить. Про себя не скажу. Но вот Куников верил, сам предчувствовал… Да ну тебя.
— Ты можешь себе представить, чувствую что-то такое и я… плохое. Шел сюда с Тамани, выдержал свой сорок четвертый бой. Атаковали пикирующие. Чуть комдив Павел Звенягин овер–киль не совершил. Стал вот я задумываться, подхожу к критической цифре. Сорок четвертый, сорок пятый, шестой, но не может же так долго везти? Нет у меня сзади чертячьего хвостика!
— Зря ты такими мыслями голову себе забиваешь, Павел.
— Знаю, что зря, но Куников тоже предчувствовал?
— Вот сказал тебе на свою голову!
— Я вез его тогда в Геленджик с Малой земли раненого. Он яблоко просил тогда и воды. Ну в общем, конечно, прости меня, но, как с другом, хотел поделиться. Не думай, что я свой долг от этого хуже буду выполнять… Но человек есть человек. Проводи меня донизу…
Они спускались к причалу. Звенягин молчал. Краснофлотцы на малом катере, «каэмке», как называют его черноморцы, при появлении командира дивизиона вскочили. Звенягин, на ходу пожав руку Баштовому, прошел на корму. Вскоре тихая воркотня мотора затихла в направлении Солнцедара. Баштовой поднялся вверх по тропке. Его ожидали жена и Таня.
— А где Курасов?
— Он куда-то ушел, — тихо ответила Таня. — И пусть уходит…
— Вы что с ним не поцарапались ли?
— Как будто нет, — уклончиво ответила Таня и первая пошла к домику…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Майор Тузин сдавал батальон. Хотя с Букреевым они были давние сослуживцы, Тузин вел себя подчеркнуто официально.
— Ты на меня в обиде, Тузин?
— Дуй, дуй до горы, — просипел тот.
Что означала эта фраза, объяснить, конечно, было