Огненная земля
Шрифт:
Автоматчики Цыбина успели незаметно потеснить стрелков Рыбалко – им тоже хотелось быть впереди и увидеть могилу, которую они не догадались раньше посетить. Среди бойцов Ярового нашлись моряки, хоронившие своего бывшего командира: их пропустили ближе к офицерам.
Женщины, ходившие по кладбищу, приблизились и держались кучкой. Две молодайки, пришедшие за козами, прихорашивались, игриво посматривая на моряков, обративших на них внимание.
В воздушном потоке, почти не взмахивая крыльями, плыл коршунок.
– С автомата бы его, – сказал молоденький
Его приятель, долговязый парень с худой мускулистой шеей и черными неулыбчивыми глазами, внимательно проследил за коршуном.
– Не попадешь, Шулик, – сказал он, – высоко ходит, да автомат, сам знаешь, прицела почти не имеет.
– А нужно бы попробовать когда-нибудь, Брызгалов, а?
– Один попробовал, да сдох, – Брызгалов тихо рассмеялся, но, сообразив, что смех сейчас не к месту, оглянулся, посерьезнел.
– Опять парит с утра, – сказал Шулик, – к дождю.
Брызгалов, вытянувшись, вгляделся через головы.
– Начальник штаба что-то будет объяснять.
– Водят по кладбищам, – недовольно пробрюзжал Шулик. – И так не сладко, а тут вспоминают, что у тебя билет с пересадкой.
– Да замолчите вы, чекалки, – укорил их пожилой пулеметчик в рыжей шапке-ушанке.
Присутствие в батальоне пожилого человека объяснялось только тем, что дядька Петро, как его называли, или Курдюмов, был рекомендован командованием флота в морскую пехоту, как знаток побережья, пожелавший добровольно сражаться против немцев.
Шулик хмыкнул и заломил бескозырку.
– Ты что, старшина, дядько Петро?
– Непутевщина, – со вздохом сказал Курдюмов. – Охота у вас все по крышам голубей гонять. Подучиться бы вам еще, зеленой вербе.
– Подученным умом до порога жить, дядько Петро, – огрызнулся Шулик.
Курдюмов отвернулся. Шулик, хихикнув, подтолкнул Брызгалова.
– Осечка у дядьки Петра, Брызгалов.
Брызгалов не поддержал приятеля.
Баштовой начал свою речь. Все люди батальона знали, что их начальник штаба – боевой офицер, прошедший и «Крым и медные трубы». Его видели в настоящих перепалках. У него ордена и медали, которые получают не зря.
Брызгалов слушал своего начальника штаба, слушал теперь его и Шулик, подняв голову кверху, слушал Курдюмов, стиснутый двумя пулеметчиками, – слушали все.
Баштовой говорил взволнованно, коротко, взмахивая сжатым кулаком. Баштовой рассказывал о том, как в ночь на 4 февраля этого года десантный отряд майора Куникова бесшумно подплыл к берегам, занятым противником, – к восточному берегу Цемесской бухты.
Люди насторожились. Им, готовящимся к такому же делу, тоже нужно подбираться именно так – бесшумно.
Люди притихли, и теперь слышен был даже назойливый гул шмеля. Начальник штаба говорил простые слова: «Выполняя клятву, данную великому Сталину, моряки шли на подвиг, на смерть или победу».
Лица сосредоточенно напряжены. Сейчас было сказано, на что они должны идти, выполняя клятву вождю. Подвиг, смерть или победа. Баштовой как бы сближает
Шулик так внимательно слушал, что дядя Петро, искоса взглянув на него, одобрительно кивнул головой.
Баштовой рассказывал, как восемь дней отряд Куникова вел бой на Малой земле, как не сдвинулись ни на шаг моряки, как погибали боевые друзья майора, офицеры Костиков, Таранов, как, прикрыв его своей грудью, свалился его верный и бесстрашный адъютант Хоботов, прошедший вместе с ним тяжелый путь от Азовского моря. «Мы победили. Плацдарм был взят, отвоеван, удержан…»
Баштовой рассказал, как Куников был в самых опасных местах и как вместе с моряками бесстрашно бросился в контратаку.
Восемь дней сражался Куников, а одиннадцатого февраля не стало «старшего морского начальника Малой земли», как его называли моряки.
Позади Букреева стоял незаметно подошедший Звенягин. Он слушал внимательно Баштового, но ничего не сказал ему, когда тот, еще взволнованный, стал возле него.
Когда Букреев, решив говорить, снял свою морскую фуражку, Звенягин с любопытством приподнял брови. Сейчас, после очень простой и человечной речи Баштового, так легко допустить ошибку. Все ясно, цель достигнута. Что может добавить новый, еще не известный боевыми делами командир батальона?
– Друзья-моряки, – тихо сказал Букреев. – Мне еще не пришлось рядом с вами сражаться. Но я – советский офицер, пятнадцать лет своих отдавший армии. Я верю в вас, а вы доверьтесь мне. Клянусь здесь перед могилой героя-майора Куникова, что я буду стараться быть подобным ему…
Букреев хотел еще что-то сказать, но моряки уже подняли, по традиции морской пехоты, бескозырки на дула винтовок и автоматов и как бы проголосовали доверие своему новому командиру.
– День первый, – сказал Звенягин, представляясь Букрееву, – и потом будет день второй, день третий, четвертый и так далее…
Глава восьмая
Поручив батальон Батракову, Букреев искал Тузина, чтобы вместе с ним явиться к контр-адмиралу. Манжула хотел сопровождать комбата, но тот приказал ему оставаться на занятиях.
День первый, как выразился Звенягин, начинался неплохо. Букреев был доволен общим состоянием батальона и офицерским составом. Он теперь совершенно не понимал своего предшественника Тузина. «Сказываются годы, – подумал Букреев, – сорок пять лет для строевого майора, конечно, не мало. А потом, после длительного тылового состояния сразу в десант тяжело».