Огненный джинн (Солнечный удар)
Шрифт:
И я позволила втянуть себя в передаваемую из поколения в поколение дискуссию между различными ветвями власти в Ассоциации Хранителей, что едва ли не каждый раз разгорается между Хранителями Погоды, Хранителями Огня и Хранителями Земли. Я помнила, что Патрик раньше был Хранителем Огня.
Я задумчиво подцепила очередной кусочек бекона.
– А как насчет Команды Копченых Медведей, которая позволила лесным пожарам уничтожить половину Калифорнии в прошлом году? Это было нечто.
Он проворчал соглашаясь:
– Как ты думаешь, будь у тебя джинн, ты бы работала лучше?
– Конечно. – Подтвердила
– Власть исходит от джинна?
Над этим вопросом мне нужно было подумать.
– Нет. Власть исходит от… хранителя. От джинна идет сила.
– Вообще-то оба ответа ошибочны. И то и другое – и власть и сила – идут от Хранителя. Джинн привносит только одну вещь – потенциал. – Он попробовал кофе, добавил сливок и размешал. – Как ты уже знаешь, это все, чем мы являемся. Потенциальная энергия. Люди являются кинетической. Они создают действие и противодействие. Мы только посредники, через которых они работают.
Для меня это звучало примерно как дзен-буддизм.
– Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты только что говорил.
– Я знаю. – Он подмигнул мне, опустил руку в карман халата и достал очень маленькую бутылочку, размером с пробник для духов с пластиковой крышкой. Он повертел ее между пальцами, потом поставил на стол и вынул пробку. Я ждала, что сейчас с хлопком появится джинн.
Ничего не произошло.
– Мне бы хотелось кое-что тебе объяснить, – сказал он. – Может быть, сейчас это и не будет иметь большого смысла, но думаю, пригодиться позднее.
Я чувствовала сытость, хорошенько нагрузившись холестерином и жирами, замечательно устроившимися у меня… это заставило задуматься, что вообще-то происходит с едой в теле джинна? Все то же самое, что у людей или же имеются принципиальные отличия? Может быть, здесь пища растворяется энергетически без необходимости химического распада. М-да… Хороший вопрос.
– Так, – сказала я и набрала полный рот солнечной Флориды в виде только что выжатого апельсинового сока. Энергия переходит во фрукт, потом снова в энергию. Физику я любила.
– Я не плохой парень, – сказал Патрик. Теперь он не смотрел на меня, а изучал пузырек в своих толстых, но с превосходным маникюром пальцах. – Катастрофически эгоистичный, как мужчина, но, полагаю, что это не редкость. Я прожил хорошую жизнь. И любил одну женщину больше, чем саму жизнь. Больше чести.
Я вспомнила видение.
– Сара, – сказала я.
Он бросил на меня короткий взгляд своих глубоких, как океан, глаз и быстро опустил их вновь.
– Она была… изумительной. По правилам Хранителей, ты знаешь, запрещено использовать джиннов… таким образом. – Для парня, гостиная которого заставила бы побледнеть даже Боба Гуччионе, он выглядел очаровательно уклончивым, когда произносил эти слова. – И ни один хозяин, у которого есть хоть какая-то совесть, не станет требовать подобного. Но мы… это не был приказ или покорность. Это было…
Он встряхнул головой.
– Это было много лет назад.
Я ощутила холодное марево в углу кухни. Да, она находилась здесь. Искаженный призрак Сары, ифрит, бесконечно скитающийся в поисках способа исцелить свои раны. Я не двинулась с места.
Я чувствовала, что ее внимание сосредоточено на Патрике, и вспомнила
– Ты любишь ее, – сказала я, – она любит тебя.
– Вот потому-то и существуют законы. Для того, чтобы этого не повторилось вновь.
Патрик встряхнул головой и вновь посмотрел на меня. Его глаза за очками были ясными и спокойными.
– Я хочу вернуть ее назад, понимаешь. Она – часть моей души. Я хочу оживить Сару.
Он пытался сказать мне что-то, только я никак не могла взять в толк, что именно. Апельсиновый сок встал у меня поперек горла.
– Патрик…
– Я и не думаю, что ты можешь сделать это, – сказал он почти легко. – Мне бы хотелось, чтобы отыскался способ помочь тебе, Джоанн. Но правда состоит в том, что ты, подобно мне, как человек должна умереть. У него нет способа сохранить тебе жизнь, не считая того, каким образом это сделала для меня Сара. Но цена слишком высока.
Мне стало дурно.
– Эй, хорошенькое дело. Не ты ли обязан научить меня как пройти через это? Предпочтительно оставшись в живых?
– Да, я знаю. – Пузырек из-под духов звякнул, когда он положил его на стол между нами. Я наблюдала, как он неустойчиво покачивается вперед и назад. Он докатился до мой кружки «Привет, Кошечка!» с легким музыкальным звоном.
– Я думаю, у меня есть некоторое магическое решение. По правде говоря, это только мои догадки. Я знаю, что-то, чем я собираюсь заняться, причинит тебе боль. Возможно, даже убьет. Ты готова?
Я сделала глубокий вдох.
– Наверное, нет, но какой у меня выбор?
– Тоже, правда. Ну, хорошо. Посмотри. С тобой пришел повидаться друг.
– У меня нет никаких друзей, – печально, но это была горькая правда.
– Смотри перед собой.
Я отложила вилку и уперлась взглядом в деревянный кухонный стул, думая… «Проклятье, мы снова будем драться», – но я ошибалась.
Это оказался Льюис Левандер Оруэлл, и, честно говоря, он был последним, кого я ожидала увидеть. Сейчас, одетый в вылинявшие джинсы цвета грозового неба, свободную желтую рубашку с подвернутыми рукавами, он выглядел намного более небрежно, чем на моих похоронах. Он смотрел со своей фирменной ироничной полуулыбкой, которая казалась мне такой же интимной, как объятья. Забавно, при всей интенсивности и глубине наших отношений, мы никогда не были близки в том смысле, который придают этому термину в личностной психологии.
Но при этом он никогда не покидал моих мыслей надолго, и никогда не покинет.
– Привет, – сказал он. В его низком, чуть резком голосе звучала нежность, которой я не слышала раньше. – Как ты?
Я встала и бросилась в его объятья. Он пах кожей и дымом, и я решила, что сейчас он живет где-то в кемпинге. Льюис из тех, кто любит открытое пространство. Его туристические ботинки имели весьма потрепанный вид, словно он прошел в них полмира. Я не такая уж маленькая женщина, но он все же был выше. Стройный, высокий, с изумительными глазами цвета темной корицы… ох, он мог заставить сердца женщин прыгать и танцевать, если они приближались настолько, чтобы по-настоящему заметить его. Льюис имел склонность к маскировке. Всегда имел. Возможно, это и хорошо, учитывая ту силу, которой он владел.