Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
— Превратить хлеб и вино в плоть и кровь? — мистер Гудвин тоже был потрясен. — Но это же колдовство!
— Ну, было бы колдовством, если бы это было так, — ответил мистер Лилливайт. — Церковь справедливо полагает, что ничего такого не происходит.
— Вы уверены? — в голосе Анструтера звучало сомнение. — Вы видели, как они делают это?
— Ходил ли я на католическую мессу? Конечно, нет! — высокая фигура Лилливайта вытянулась. — За кого вы меня принимаете, сэр?
— Ну-ну, Рэндалл, я уверен, шериф не хотел оскорбить вас, — мистер Гудвин положил руку на плечо друга успокоительным жестом. — Он занимается
— Нет, нет, никакого оскорбления, сэр, никакого, — поспешил Анструтер с оправданиями. — Я только имел в виду, видел ли кто-нибудь, как это происходит… ну, чтобы быть подходящими свидетелями для судебного преследования, я подразумеваю.
Мистер Лилливайт, все еще чувствующий себя оскорбленным, холодно ответил.
— Едва ли необходимо иметь свидетелей ереси, шериф, когда сами священники охотно признаются в этом.
— Нет, нет, конечно, нет, — приземистая фигура шерифа, казалось, стала еще ниже от подобострастия. — Но если я прав, сэр, паписты… э… съедают это, да?
— Да, так говорят.
— Но тогда, это проклятый каннибализм, не так ли? — Анструтер снова выпрямился, дыша энтузиазмом. — Я знаю, что это противозаконно! Почему бы не позволить этому жулику провести свой фокус-покус, и мы арестуем всю эту банду, а? Избавиться от множества ублюдков одним ударом, осмелюсь сказать.
Мистер Гудвин издал тихий стон. Он потер лицо, без сомнения, пытаясь ослабить приступ зубной боли.
Мистер Лилливайт сильно выдохнул через нос.
— Нет, — сказал он холодно. — Боюсь, что нет, шериф. У меня приказ, чтобы священнику не было разрешено проводить никаких церемоний, и он не должен принимать никаких посетителей.
— О, да? А что он тогда делает сейчас? — спросил Анструтер, указывая на темную палатку, откуда раздался едва слышный голос Джейми. Я подумала, что, возможно, он говорил по-латыни.
— Это совсем другое, — с раздражением произнес Лилливайт. — Мистер Фрейзер — джентльмен. А запрещение насчет посетителей должно гарантировать, чтобы священник не совершал секретные бракосочетания.
— Благословите, отец, ибо я согрешил, — внезапно довольно громко произнес на английском Джейми, и мистер Лилливайт вздрогнул. Отец Кеннет что-то забормотал вопросительно.
— Я виновен в грехе вожделения и грязных помыслах, обуявших мои ум и плоть, — заявил Джейми более громко, чем я считала благоразумным.
— О, что и говорить, — произнес отец Кеннет тоже внезапно громко. Он казался весьма заинтересованным. — Теперь, насчет грязных помыслов, в какой форме они к вам приходили и как часто?
— Ну, начать с того, что я смотрел на женщин с вожделением. Сколько раз? О, по крайней мере, раз сто с моей последней исповеди. Вам нужно знать, святой отец, какие это женщины, или достаточно того, что я думал сделать с ними?
Мистер Лилливайт заметно напрягся.
— Я думаю, дорогой Джейми, у нас нет времени, — сказал священник. — Но если бы вы могли рассказать один или два случая, чтобы я мог составить представление… э… о серьезности согрешения?
— О, конечно. Ну, самый худший был случай с маслобойкой.
— Маслобойка? А-а… это такая с торчащей ручкой? — тон отца Кеннтет был полон печального сострадания к возможным непристойным мыслям, вызванным этим устройством.
— О, нет, отец, это была маслобойка-бочка, которая лежит на
От удивления я невольно открыла рот. Это мой лиф он описывал, мои груди и мою маслобойку! Не говоря уже о моих юбках. Я помнила этот случай очень хорошо, и если он начался с нечистых помыслов, на этом он не закончился.
Шорох и бормотание отвлекло мое внимание на мужчин. Мистер Лилливайт схватил за руку шерифа, наклонившегося к палатке с жадным вниманием, прошипел что-то и потащил за собой вниз по тропе. Мистер Гудвин последовал за ними, хотя и с заметной неохотой.
Шум их ухода, к сожалению, заглушил дальнейшее описание Джейми своего греха, но, к счастью, он также заглушил шелест листьев и треск сучьев сзади меня, возвестивших о появлении Брианны и Марсали с Джемми и Джоаной на руках и Германом, который, как обезьянка, висел за спиной матери.
— Я думала, они никогда не уйдут, — прошептала Брианна, всматриваясь в то место, где исчезли мистер Лилливайт и его компания? — На горизонте чисто?
— Да. Иди сюда, — сказала я, протягивая руки к Герману, который охотно пошел ко мне.
— Ou nous allons, Grand-m`ere? [63] — спросил он сонным голосом, уткнувшись белокурой головкой в мою шею.
— Шш. Увидеть Grand-p`ere [64] и отца Кеннета, — прошептала я ему. — Но мы должны вести себя тихо.
63
Куда мы идем, бабушка? (фр.)
64
Дедушка (фр.)
— О, вот так? — сказал он громким шепотом и начал напевать вполголоса очень вульгарную французскую песенку.
— Шш! — я прикрыла ему рукой рот, мокрый и липкий от того, что он ел. — Не пой, мой хороший, мы не должны разбудить младенцев.
Я услышала тихий полузадушенный звук, который издала Марсали, приглушенное фырканье Брианны и поняла, что Джейми все еще исповедовался. Он, казалось, разошелся во всю и теперь придумывал — или я, по крайней мере, так надеялась — все новые случаи. Конечно же, он ничего такого со мной не делал.
Я, вытянув шею, осмотрелась вверх и вниз по тропе, там никого не было. Я поманила девушек, и мы пробрались сквозь темноту к палатке.
Джейми резко замолчал, когда мы проскользнули внутрь, потом быстро произнес.
— И грехи гнева, гордыни и ревности… о, и немного лжи тоже, святой отец. Аминь.
Он бросился на колени, быстро прочтя молитву раскаяния по-французски, и вскочил на ноги, забрав у меня Германа, прежде чем отец Кеннет закончил говорить «Ego te absolve». [65]
65
Отпускаю тебе грехи (лат.)